Моя жизнь и любовь. Книга 2. Фрэнк Харрис
София стала более значительным достижением человеческого гения, чем тот же Парфенон, а это означает, что возвышенный Дух со временем непременно находит более благородное тело.
Затем мой немецкий друг повел меня в церковь Спасителя, которую он назвал «жемчужиной византийской работы», и действительно, мозаики, по крайней мере XIV века, были богаче и разнообразнее, чем все, что я видел ранее. Даже в Палермо.
Последовавшая затем переправа через Босфор на европейский берег оказалась мучительной по причине скверной погоды. Как результат, ни Варна, ни Дунай не произвели на меня никакого впечатления. А вот Белград с его цитаделью мне очень понравился, и Буда с Пештом меня впечатлили: Крепостная гора напомнила мне афинский Акрополь.
Вена покорила мое сердце. Труппа «Бургского театра» в Хофбурге не хуже парижских. Венская опера с лучшей музыкой в Европе; дворцовый комплекс Бельведер с его великолепными венецианскими картинами; чудесная Императорская оружейная палата – все это произвело на меня неизгладимое впечатление! А военные парады в Хофбурге? А Австрийская национальная библиотека? А богатая весёлая публика в парке Вюрстельпратер? Образно говоря, там я увидел истинный немецкий ковёр народов, так сказать, он переливался тысячью цветов славянских и семитской, богемской и польской вышивок. Даже цыгане, казалось, добавили штрихов варварства и суеверия, необходимых для бахромы и оттенения великолепной ткани. По своей многогранной привлекательности Вена казалась мне даже богаче Парижа, а Паулина Лукка[92], изысканная певица и одновременно прекрасная очаровательная особа, стала для моего воображения гением города, совсем как Бильрот[93], великий врач – символ науки, спасающей жизни.
Проведя несколько месяцев в Вене, я понял, что Дунай – великое достояние, которое венцы оставили не изуродованным современниками. Вена должна бы стать самым большим портом в юго-западной Европе, но австрийцы предпочли сберечь и облагородить сей прекрасный поток. Смогут ли они теперь, будучи в глубокой послевоенной нищете, исправить эту «ошибку»? Еще есть время – всегда есть время, слава Богу!
Почему я уехал из Вены? Потому что я сблизился с очаровательной девушкой – танцовщицей из кафе-шантана. Она вернулась из Вены в родной Зальцбург. В тот самый Зальцбург, где родился Моцарт. В «самый красивый город в мире», как говорила Мари. И мне пришлось последовать за нею.
Звали её Мари Киршнер. Любовь моя к ней была чистым безумием. Девушка оказалась лучшим типом немки (точнее, австрийки). Для меня она олицетворяла Вену и все ее изысканные красоты. У Мари была идеальная девичья фигура, стройная и гибкая от постоянных упражнений, потому что она танцевала, по крайней мере, час ежедневно. У девушки было пикантное, умное лицо со вздернутым носиком, таким же дерзким, как и ее светло-карие глазки. Она была удивительно откровенна в своих сексуальных переживаниях и покорила мое сердце, в один из наших первых вечеров рассказав мне, как ее довольно легко (по причине детского любопытства) соблазнил старый банкир из Будапешта,
Паулина Лукка (1841 – 1908) – австро-венгерская оперная певица итальянского происхождения. Одна из самых прославленных европейских оперных певиц вт. п. XIX в.
Теодоро Бильрот (1829—1894) – выдающийся немецкий хирург, один из основоположников современной абдоминальной (органов и стенок брюшной полости) хирургии; одарённый музыкант, близкий друг И. Брамса.