Мелочи жизни. Ермек Турсунов
штатива давно изъелась, и тарелка держалась на честном слове.
За окном быстро темнело. Горная свежесть пробиралась в зал.
Вскоре стали появляться первые оступившиеся. Выглядели они, надо сказать, сильно. В стилистике фильма про живых мертвецов.
Все в поистертых телогрейках двух цветов – желтого и зеленого. И тот и другой давно выгорели на солнце, и ватники приобрели единый сероватый оттенок. На ногах у зэчек были преимущественно кирзовые сапоги с налипшей на них грязью. Выражения лиц тоже примерно одинаковые: смесь тоски, отрешенности и хандры.
На Айман вся эта публика подействовала соответствующим образом. Она взяла непослушными руками микрофон и срывающимся от волнения голосом объявила:
Дорогие женщины! Мы очень рады вас видеть! Какой прекрасный сегодня вечер, не так ли?! В любой ситуации есть место для радости! Позвольте начать…
Здесь она, видимо, хотела сказать «наш небольшой» или, как вариант, «наш маленький». В результате получилась смесь бульдога с носорогом:
– …начать наш немаленький концерт!
И мы – начали.
Ромео:
– «Когда уйдем со школьного двора…»
Далее, при ушераздирающей тишине:
– «Там, где клен шумит над речной волной…»
И тут вдруг к нам вплотную приблизилась сбитая, как с поэтического плаката, дамочка в усах, но без кувалды и басовито обратилась:
– Мальчики, а вы можете это: «В Намангане яблочки зреют а-а-арама-атные»?!
А мы как раз могли. Простая такая песенка жизнерадостных узбекских садоводов.
Ну мы и дали про эти яблочки!
И слава богу! И как будто отошло. Отлегло-отпустило. Как будто кто-то невидимый убрал заслонку. И отпер замки. И отворил настежь окна! И – понеслась душа в рай!
Дамы с подпорченными биографиями забыли на некоторое время драматизм своего положения. Слегка размявшись на «Наманганских яблочках», они пустились в лихой пляс под «Шизгару»…
Они принялись скакать с таким остервенением, будто собирались растопить жарким своим отчаянием ледяной холод долгих своих сроков. Как будто хотели продлить неожиданно свалившийся на них вечер воли и отодвинуть неминуемый накат завтрашнего утра. Как будто…
Да это даже и нельзя было назвать танцами. Это была какая-то истерия. Дикая сходка. Праздник нечистой силы. «Шабаш ведьм в стране басков» Гойи.
Бабоньки вопили и свистели. Выли и стонали. Прыгали и трясли телесами. Казалось, они хотели проломить тяжелыми своими сапогами этот проклятый пол и разнести в щепки эти ненавистные стены. Темная нерастраченная энергия заметалась в поисках выхода.
А выхода-то не было.
В какой-то момент беснующаяся толпа опасно приблизилась к условной сцене, где «жарили» мы. Я ждал, что вот-вот кто-то зацепит шнур – и тогда кранты. Тогда может и током шибануть.
Айман стояла рядом, вжавшись в стену. Видимо, пыталась с ней слиться. Я всячески показывал ей глазами, чтобы прибрала провод, но она не шевелилась. Столбняк.
Какая-то дамочка тянула ко мне