Художественная культура русского зарубежья. 1917–1939. Сборник статей. Коллектив авторов
почти катастрофической, мне приходится тебя опять очень огорчить, но что поделаешь – говорят, пришла беда, отворяй ворота. Одно за другим – горе за нищетой, признаться, я было совсем поправил свои дела во время пребывания Мельникова. Я жил сносно. Но все ушло сразу. Я решил ехать обратно в Россию. Да, обратно, мне стало страшно, одиноко, голодно. На службу меня все же не берут. Поддержки никакой… я на днях получил от К. С. Мельникова 20 долларов. Для меня это было просто так неожиданно, я не верил глазам своим. Но это ведь милостыня, понимаешь, случайная, – вот, значит, что меня заставило думать о Москве. Но, к сожалению, Мельников мне не велел этого делать и никто, кто был здесь из Москвы. Но я ведь не один, на моей душе ведь грех – еще одна жизнь, Виргинчик. Вот она-то меня все время и задерживает… Она категорически отказалась ехать в Москву, говорит, езжай сам… Она тоже почувствовала большую опасность. Ну и представь себе, первое, что она сделала, она пошла работать, вернее, петь… Она несколько месяцев пела в хоре и соло в Нотр-Дам… Виргиния окончательно вырвала у меня почву под ногами. Она даже взяла себе нансеновский паспорт, чтобы раз и навсегда вырвать у меня с корнем мысль о возврате домой… Я-то было рванулся, чтобы спастись, в Москву. Я уже там (в Москве) почувствовал, что то, над чем я работал так долго, зачеркнуто. Ну а теперь я, разумеется, живу тем, что и ты, работаю так, как ты, мыслю так, как ты. Ты впереди, я позади. Кто из нас лучше и что лучше – это не важно, а важно, что ни ты, ни я не умеем бороться, не умеем защищаться – т. е. я не умею. Ты, пожалуй, другой. Но может быть верно было бы поступить так, как когда-то делал Пикассо и Брак – они работали враз. Что один, то другой – пусть они теперь враги – но они оправдали свою работу, они создали школу. Ну а мы? Мы одиноки. Ты одинок, я одинок…»
Париж. 11 февраля 1927
«…Приехав домой только что, застаю телеграмму от Дягилева на твое имя: пишет: «Милый Габо – приходите срочно ко мне в Grand hotel – мне необходимо срочно Вас видеть». Звоню по телефону к Дягилеву. Спрашиваю, в чем дело, не может ли он мне передать, что он хочет от тебя, ибо тебя в Париже сейчас нет. Узнав по телефону, что говорю я с ним, он очень обрадовался и просит меня немедленно зайти к нему в Hotel. Прихожу в Hotel – оказывается, он посылал телеграмму и мне… Ему нужно от тебя, во-первых, срочную постановку, а от меня (очевидно, тоже), ибо, говорит он, что будучи у меня, ты ему говорил, что хотел бы ставить вместе со мною. Я счел своим долгом поставить точки над i и сказал ему, что вещи, которые ему особенно понравились, это твои и что значит вести разговоры по поводу его постановки следовало бы с тобой. На это он возразил и говорит, что ввиду того, что речь идет совершенно не о той постановке кинетической, которую ты ему показывал в Париже, а о совершенно новой, поэтому он хотел бы вести разговоры и переговоры одновременно с нами (т. е. и со мной). Та кинетическая постановка, с которой он знаком, ему в данный момент совершенно не подходит и вот почему: через 2,5 месяца в Париже будет праздноваться 20-тилетний юбилей деятельности Дягилевского балета. Для этой цели он хочет, разумеется, дать последний удар. Хочет поставить