Наговорившись с тишиной… Избранное. Книга первая. Вячеслав Дорошин
грусть утопит в бокале.
А он ухмыльнётся. И снова нальёт…
У них есть ребёнок – такая девчушка!
Единственной радостью полнится дом.
– Иди-ка, ложись, – поцелует в макушку. –
Уже слишком поздно…
А он же, а он
дождётся опять той удобной минуты,
когда ночь разгонит гостей по домам.
– И ты собирайся…
– А может, я… утром…
И – «преданный» взгляд. А когда предавал –
уже и не помнишь?
– Нет, я не оставлю…
И руки свои от меня убери!
– Я понял…
Уходит.
Как будто в печали.
«Другой стрёмной дуре на жалость дави…».
Закроется дверь.
Ни шагов, ни ухмылки.
Безжалостно всё эта ночь растворит.
К холодной стене прислонится затылком…
– Мам, снова ты плачешь?
– Нет, доченька… спи…
Пуговка
– девичье, глупое –
Расстёгивал по пуговке,
а вот одну – сорвал.
В доверчивые губоньки
так страстно целовал.
Податливые ноженьки
умело разводил…
«Ах, что же это, что ж это?
Неужто полюбил?».
…И закатилась пуговка
куда-то под кровать.
«Не буду же, – подумала, –
её я поднимать…».
…А ночь хмельная, пряная
под утро и прошла…
Любовь же окаянная –
ему я не нужна!
Ушёл к другой девчоночке –
с ней также поиграть.
Ах, платьица, юбчоночки –
вас так легко снимать!
Но вспомнилась та пуговка,
и загрустилось вдруг.
Она тогда как будто бы
вела мою судьбу.
Сорвавшись в ночку тёмную
сказать хотела мне:
«Не верь ему, влюблённому, –
обманет на заре!»
Найду ту горемычную,
на кофточку пришью.
Недоброе и лишнее
от сердца отлучу.
Отныне буду чувствовать –
примета есть одна:
коль не сорвётся пуговка,
то милому нужна!
Ведьмовское. Вариация на тему
Стихи твои – яд.
Слова твои – скорбь.
Калиной горчат
да сорной травой.
Испить бы тебя –
да стылая муть.
А звёзды горят
в ночи –
не уснуть.
Судачит молва
/ах, злы языки/,
что сводишь с ума
у гиблой реки.
Отважится кто
и – камнем падёт.
И даже весной –
не сердце, а лёд.
Трава-лебеда
да маком печаль…
Утихнет сова.
Светла к утру даль.
За синей горой,
за чёрным ручьём
увижусь с тобой,
возьму за плечо…
Ах,