Выдача преступников. А. И. Бойцов
Но не все, что естественно, всегда необходимо: цыганский кочевой табор образует правовое пространство, не имея территориальных прав (известно, что цыгане живут по своим обычаям, не совпадающим с законами страны их обитания). Поэтому правовое пространство не должно пониматься в прямом смысле, т. е. быть непременно «прикрепленным к почве»: ubi societas, ibi jus (там, где общество, там и право). В одном и том же месте, на одной и той же географической почве может существовать несколько правовых пространств, ни одно из которых не обладает собственной территорией, ибо «для того, чтобы сложилось правовое пространство, люди важнее, чем территория, но, разумеется, не изолированные индивиды, а люди, связанные между собой и образующие группы».[355]
Именно на этой посылке базируется концепция юридического плюрализма в ее применении к различиям негеографического порядка. Например, в период раннего средневековья сила законов распространялась не на определенную территорию, а на определенную национальность, по причине чего на территории одного и того же государства к разным национальностям применялись разные законы. Русское Уложение 1903 г. также устанавливало, что его действие не распространяется «на деяния, наказуемые по обычаям инородческих племен в пределах, законом установленных» (ст. 5). Речь идет о так называемых инородческих судах для киргизов и кочевых сибирских племен, о мусульманском праве для народов Кавказа и Закавказья ит. д.
Вместе с тем идея юридического плюрализма в ее применении к сфере действия современного национального права все же не может быть оторванной от геополитической почвы, так как речь идет о действии в пространстве закона, принятого и поддерживаемого властью определенного государства. Именно поэтому указанный принцип применяется не по признаку национальности, как полагал Герцензон,[356] а по признаку гражданства (государственной принадлежности), кем бы эти граждане ни были по национальности[357].
По мере того как складывается убеждение в необходимости расширения уголовной компетенции государства за счет преступлений, совершенных за границей, и утверждается персональная юрисдикция государства над своими подданными, значение института экстрадиции многократно возрастает.
В тех случаях, когда преступление совершено за границей, но виновный не вернулся в отечественное государство, возникает вопрос: каким путем обеспечить его физическое присутствие в судебном заседании для осуществления национального принципа? Ведь при том, что номинально у государства, гражданином которого является это лицо, имеются основания для привлечения его к уголовной ответственности, исполнить эти требования закона практически можно далеко не всегда, поскольку в отличие от территориальной юрисдикции, в принципе являющейся полной, личная юрисдикция, как правило, – только предписательная. Сфера же исполнительной юрисдикции всегда уже сферы предписательной, ибо, распространяя правовую власть на своих
Общая часть уголовного права. М., 1946. С. 71.
Стремление положить этническую принадлежность в основу национальной юрисдикции и доктринально ее объяснить наблюдалось, пожалуй, только в Германии (см.:
В частности, закон об имперской и государственной принадлежности 1913 г. утвердил национальное единство немцев в пределах империи и за ее границами. УК ФРГ в редакции 1975 г. вслед за Конституцией ФРГ также вместо понятия «гражданин ФРГ» оперирует понятием «немец» (Deutscher), каковым является по смыслу ст. 116 Основного закона «каждый, кто обладает немецким гражданством, или кто нашел убежище на территории Германской империи по состоянию ее на 31 декабря 1937 г. в качестве беженца или изгнанника германского происхождения, или его супруга или потомок». На первых порах эта позиция исторически оправдывалась стремлением защитить значительное количество немцев, большими массами покидавших отечество и в течение нескольких столетий расселившихся по всей Западной Европе и в западных губерниях России. С возникновением же «второй империи» германское двуподданство стало служить культивированию пангерманизма; во времена «третьего рейха» оно приобрело откровенно расистский характер, а после Второй мировой войны идея «общегерманской государственной принадлежности» несомненно отражала геополитические притязания (небезосновательные, как показала история) на воссоздание единой Германии. После объединения Германии она обеспечила возможность привлечения к ответственности ряда высокопоставленных руководителей бывшей ГДР за деяния, относящиеся по времени их совершения к периоду ее существования в качестве самостоятельного государства.