«Зверобои» штурмуют Берлин. От Зееловских высот до Рейхстага. Владимир Першанин
от сильных болей в желудке.
Однако настрой бойцов догнать уходящую колонну и спасти еще несколько десятков заключенных переломил решение Чистякова оставаться всем на месте. Направиться в погоню двумя машинами было рискованно. На лагерь могла наткнуться отступающая немецкая часть и добить выживших заключенных.
Решил, что останется со своей самоходкой и частью десантников здесь. Будет ждать врачей и особистов. Кроме того, танк Т-34-85 развивал скорость свыше пятидесяти километров в час, а его тяжелая машина ИСУ-152 – лишь тридцать пять.
– Давай, Олег, – хлопнул парня по плечу капитан. – Если сумеешь спасти людей, большое дело сделаешь.
Дорогу вызвались показать поляк и красноармеец Никита Зосимов.
Младший лейтенант Васильченко, возбужденный, обошел машину, еще раз проверил гусеницы и ловко запрыгнул на броню.
Этот азарт да и вся ситуация не слишком нравились Чистякову.
Догнать, уничтожить врагов, спасти антифашистов, наших военнопленных. Но ведь это не прогулка, а местность вокруг представляет на языке военных «слоеный пирог». Наши передовые части ушли вперед, торопясь к Одеру, городу-крепости Кюстрину. Однако в тылу прорываются к своим десятки больших и малых немецких подразделений. Они обозлены и сметают все на пути.
– Слышь, Олег, – сказал Чистяков. – Ты осторожнее там. И держи постоянную связь.
Улыбающийся, возбужденный мальчик-танкист уже нырнул в люк.
– Все будет в порядке, товарищ капитан!
И лихо козырнул, бросив ладонь к танкошлему, как это умеют делать вчерашние курсанты.
Колонна из восьмидесяти заключенных и девяти сопровождающих их охранников успела пройти километров двенадцать. Люди шагали с трудом, некоторые падали и долго не могли подняться. Имелась повозка, но она была загружена продовольствием (в основном для охраны), боеприпасами и теплой одеждой.
Начальник конвоя, сорокалетний шарфюрер, вначале заставлял заключенных нести ослабевших на себе, но на заснеженную дорогу валились сразу двое-трое. Это раздражало охрану.
– Не церемонься ты с ними, – с досадой сказал его помощник, молодой эсэсовец. – Эти двое уже не могут идти. Лучше их пристрелить. Куда такую ораву тащить? Стемнеет, начнут разбегаться. А то и на нас набросятся.
Шарфюрер неопределенно махнул рукой. Война близилась к концу. По слухам, захваченных в плен эсэсовцев судили, и виновных в расстрелах военнопленных и заложников приговаривали к смертной казни. У него накопилось и так немало грехов, не хотелось увеличивать их число.
Помощник воспринял жест начальника как согласие и двумя выстрелами в голову уложил обоих заключенных. Это подстегнуло остальных. Люди зашагали быстрее. Но вскоре пришлось добить еще нескольких ослабевших, а пожилой чешский священник встал на колени и, перекрестившись, попросил его застрелить.
– У меня опухли ноги, я закончил свой путь на грешной земле.
– Как хочешь, – пожал плечами эсэсовец и, зайдя