Избранное. Том 2. Александр Станиславович Малиновский
беззаботно согласился тот.
Шурка решил до конца прояснить мучивший его вопрос, ведь вот сидят с ним на возу два очень своих, хороших человека. И оба – дезертиры. Только один убежал от белых, другой от красных.
– Дядя Миша, но ты мог бы стать командиром, как Чапаев?!
Дядя Миша повернул свое скуластое с рысьими глазами лицо к Шурке, и тот чувствует всей кожей своей остроту его взгляда в темноте.
– Ага, мог бы, а потом рубил бы таким мужикам, как твой дед-единоличник, шеи. И в конце концов моя голова улетела бы вон в те кусты. А сейчас как-никак сено кошу, на звезды смотрю. Кому от этого вред, а?! Никому жизнь не коверкаю.
– Михайло, стоп машина, – вмешался дед Шурки не сразу понятой для внука фразой, – больно ты разговорился, ни к чему это.
– Мы же в лесу…
– Все равно. Слепая сила, но слух у нее отменный…
– Тогда я петь начну, едрен корень. Это разрешено?
Шурке непонятен лаконичный диалог взрослых его спутников. Какая сила? Где она? Он злился на самого себя от непонимания происходящего. «Как же так, – думал он, – мой любимый дедушка почему-то единоличник, не колхозник. Дядя Миша – мои кумир – и того хуже: дезертир». Мир распадался на части от таких вопросов, и Шурке становилось не по себе. Но так длилось недолго. Уже через несколько минут он забыл неожиданный непонятный разговор, завороженный чистым и красивым голосом дяди Миши, вдруг оказавшимся в песне таким грустным и даже печальным… И если его что и волновало под звуки песни в ночи, когда он смотрел в широкое ночное звездное небо, так это то, как они будут съезжать с крутой горы у поселка Красная Самарка на мост через реку.
Из-за крутизны берега обычно в этом месте лошадь брали под уздцы, в спицы задних колес рыдвана вставляли черенок от вил, и юзом, не спеша, оставляя глубокие следы в желтом мокром песке, пытались попасть на узкий скрипучий мост. Шурка озирался на возу, смотрел: вил не было. Темная ночь, да еще мерин Карий, ослепший недавно на один глаз, постоянно забирал влево так настойчиво, что правую вожжу приходилось держать натянутой, отчего быстро уставала рука. Да и меренок Цыган, семенивший в паре, часто от этого сбивался. Но вожжи были в руках дяди Миши. Такого уверенного и прочного, и Шурке казалось, что все будет как надо…
И все-таки было жутковато: а вдруг рванет дремучая лошадиная сила Карего сослепу в сторону… и пошло, поехало…
Тягомотина
То, что колодец вырыт, – не значит конец всем делам. Сердце у Шурки екнуло, он только начал собираться на рыбалку в компании с Мишкой и Женькой Ресновым, а тут голос отца за спиной:
– Шурка, прекращай шалберничать, надо те три лесины, которые лежат на задах, ошкурить.
Три большущих осокоря вчера притащил волоком на тракторе Яндаев, вспоров по пути в переулке на гати залежи золы и мусора. Осокори надо еще «расхетать», как говорит отец, то есть распилить на бревна, обрубить сучки. Отец торопится, хочет все делать одновременно. Надо, чтобы дерево подсохло и можно было везти на пилораму. Обычное дело: как на рыбалку собрался – так возникает отцовское задание, словно нарочно.