Хранительница тайн. Кейт Мортон
не такой, как все, с недавних же пор отношения между ней и родителями окончательно испортились.
Как-то за обедом отец завел разговор о том, чем она будет заниматься после окончания школы. В сентябре на велосипедной фабрике освободится вакансия секретарши, и после тридцати лет безупречной службы он надеется, что его влияния хватит, чтобы место получила Долли. Говоря про влияние, отец улыбался и подмигивал, словно делал дочери большое одолжение и теперь она должна испытывать к нему искреннюю благодарность, а Долли хотелось выть, словно героине фильма ужасов. Ничего страшнее и придумать нельзя! В голове не укладывалось, что Артур Смитэм, ее отец, за семнадцать лет так и не удосужился понять собственную дочь.
С пляжа донесся крик: «Шесть!» – и поверх журнала Долли бросила взгляд на отца, который закинул биту на плечо, словно ружье, и затрусил к импровизированной калитке. Рядом с ней Дженис Смитэм излучала искренний интерес, время от времени издавая негромкие возгласы: «Вот так удар!», перемежаемые вскриками: «Осторожно!», «Не так быстро!» и «Дыши, Катберт, помни о своей астме». Долли рассматривала ее аккуратный перманент, целомудренный крой купального костюма, отмечала ее манеру вести себя так, словно она боится лишний раз о себе напомнить.
Когда Долли поняла, что отец не шутил насчет места секретарши, она еще надеялась на заступничество Дженис. Пусть порой Долли воображала себя подменышем, но в глубине души знала, что это не так. Увидев мать и дочь рядом, никто бы не усомнился в их родстве. У Дженис и Дороти Смитэм были волосы шоколадно-коричневого цвета, высокие скулы и пышная грудь. И, как узнала Долли недавно, они с матерью были похожи не только внешне.
Однажды, роясь в гараже в поисках клюшки, Долли обнаружила на самой верхней полке зеленоватую коробку из-под обуви. Коробка показалась ей смутно знакомой; потребовалось несколько секунд, чтобы вспомнить: мать сидит на краю кровати в спальне, на коленях та самая коробка, на лице странная задумчивость. Долли сразу поняла, что не стоит докучать матери в такую минуту, но впоследствии часто спрашивала себя, что означал этот мечтательный, растерянный вид, заставлявший Дженис выглядеть и старше, и моложе одновременно.
В тот день в гараже Долли подняла крышку коробки – и тайное стало явным. Коробку заполняли обрывки другой жизни: программки музыкальных вечеров, синие наградные ленты победительницы конкурса молодых непрофессиональных певцов, дипломы на имя Дженис Уильямс. Была даже газетная вырезка с портретом юной девушки: у нее была точеная фигурка и сияющие глаза, и она явно не собиралась по примеру одноклассниц прожить тусклую предсказуемую жизнь.
Однако вышло именно так. Долли пристально всматривалась в девушку на фотографии. Некогда ее мать обладала талантом – настоящим природным даром, делавшим ее особенной, не такой, как все. Однако за семнадцать лет Долли ни разу не слышала, чтобы мать пела. Что могло заставить замолчать женщину, некогда сказавшую: «Я люблю петь больше всего на свете. Когда я пою, мне кажется, я отрываюсь от земли и лечу. Моя мечта – однажды выступить