Возвращение Ангела. Инна Николаевна Баханцева
Нет уж, пусть
остаётся пока… Заберёшь после работы… Как не говорить? Отец сам
его видел… ещё утром, во дворе… Вот и объясняйся… если сможешь…
Кухня в доме деда.
…Ангора жарила блинчики, ловко, как повар, подбрасывая
их на сковородке, складывала аккуратной стопочкой на тарелке, приговаривала:
– …Это что ещё за дела, от родителей бегать? А, Женюшка?
Ты что, беспризорник какой? В милицию захотелось? А если б
под машину угодил?
– Не угодил бы, – Женя жадно смотрел на растущую стопку
блинов. – И в милицию бы не попал, не догнали бы, Ангора, я
бы- стро бегаю…
– О-о-х, бегун… – вздыхает бабка. – Мал ты еще, Женюшка…
мал характер свой показывать…
– Ничего я не мал. Смотри, я уж почти с тебя ростом, – Женя
встает и меряется с бабкой ростом, при этом незаметно поднимается на мысочки. – Вот… видишь? – ладонью отмеряет верх своей
13
головы и упирается бабке под грудь. Бабка улыбается.
…Женя брал блинчик, ещё горячий, обжигая руки, дул на него, подносил близко к лицу, вдыхая аромат, и только потом запихивал в
рот почти целиком, жевал, еле ворочая языком…
– …Потерпеть не можешь, оголодал? Не кормят тебя? С вареньем хочешь или с творогом?
А Женя уже брал из стопки другой блинчик. Позже, наевшись, выедал серединку и смотрел через неё на верхушки деревьев, на небо, на птиц… Потом – на бабушку.
Бабушка гладила его по рыжим нечёсаным волосам, вздыхала…
…Позже она усадила его перед собой на низенький табурет, надела
на протянутые вверх руки кольцо шерстяной нити, сама же, устроив-шись на кушетке, покрытой персидским ковром, принялась накручи-вать клубки – один за другим – и складывала их рядом с собой.
Вначале Жене было интересно.
Ангора напевала себе под нос какую-то непонятную песню, ловко двигались её морщинистые руки, скользила нить по его рукам, росли аккуратненькие клубки около неё на кушетке.
– …Свяжу тебе свитерок, – прерывала она песню. – Хочешь?
Мальчик кивал головой.
– …И варежки… с шарфиком… хочешь?
Он опять же кивал.
Но вскоре это ему надоело, да и Ангора устала. Её клонило в сон, и она всё чаще и чаще сникала головой, забывая слова своей песни…
Когда она и вовсе уснула, захрапев, Женя встал осторожно, надел нитки на спинку стула и, оглядываясь то и дело, на цыпочках
пошёл в другую комнату – в дедовский кабинет, куда, как он знал, заходить строго-настрого запрещалось.
Кабинет деда.
…В кабинете сумрачно. Задвинуты тяжёлые шторы. Письменный
стол в углу завален книгами и журналами. Стена напротив окон уве-шана коллекционным оружием – шпаги, сабли, кортики, несколько
пистолетов позапрошлого века, несколько ружей, тоже старинных…
Посреди комнаты – стол, точнее, стенд со стеклом, под которым на чёрном бархате – несметное количество бабочек…
Женя молча обходит стол, подолгу рассматривая их, потом
подходит