Канареечный вальс. Гюля Мехтиева
суете.
Как осталось мало счастья
в неприкрытой наготе.
1999
«Я ничего не смыслю…»
Я ничего не смыслю
Ни в этой морозной ночи,
Ни в смуглых отливах запястий,
Ни в сумерках летней печали.
Я ничего не помню.
И если прилив нахмурит
Брови свои одиноко,
Ему не скажу ни слова,
Не помяну в молчании.
Я ничего не вижу:
Ни сумерек, ни заката,
Ни праздничных восходов.
Только пугливые тени
Прячутся по углам.
Я ничего не значу.
И если случайно вскрикнет
Птица в предутренней рани –
Я ни о чем не жалею,
И ничего не желаю.
1999
«Все смешалось – бред и явь, стон и…»
Все смешалось – бред и явь, стон и
глупое позерство.
Этой жизни не смахнуть с лика
подлое притворство.
Все смешалось – пустота,
Суета и небытие,
И недугов пестрота,
И движенье в забытье.
К черту все:
Отлетевший дым забвений,
шумной славы суету,
Зло и сумрачность велений,
Лжи резную красоту.
К черту!
Но манит виденье,
Что-то тянет к жизни вновь,
То ли звук ночного бденья,
То ли церковки порог.
Утомленный и разбитый засыпаю в забытьи.
Словно Богом обозначен, вырван
из когтей судьбы.
1999
«Ты – хрустальный бокал…»
Федерико Гарсиа Лорке
Ты – хрустальный бокал,
Ты – созвездий певучее до,
Ты – слеза на моей ладони.
Ты – немеркнущий шалый закат,
Сердце, полное боли.
Не открыть, не узнать, не понять
Мне вершины твоих творений.
Только радостно думать и знать
О прекрасном твоем воскресении.
Темноликий Христос, ты явился
В жизнь мою как великое чудо.
На распутье появился.
Ты души моей цвет и желанье,
Ты единственный, что еще длится,
Ты единственный, что навеки –
Пусть и не повторится.
1999
«Я люблю тебя, мой родной…»
Я люблю тебя, мой родной,
Мой единственный, мой нежданный.
Вот опять полыхнуло весной,
И шумят тополя пьяно.
В пьяном шуме тишь разлита,
Тишь такая, что нету мочи.
Тополиная ворожба
Путь удачливый нам пророчит.
Ворожить умеют лишь тополя,
Тополя – деревья печали –
Над седою землей
Руки свои разметали…
1999
«Ломается тонкий бокал…»
Ломается тонкий бокал,
Стекло мне вонзается в руку.
Хочу