Красный блокчейн. Андрей Валерьевич Васютин
мощно швырнула его в дальний угол. Платье комком ударилось в стену и опало.
– Вот так, мальчики, – она не обернулась. На ней были только чёрные полупрозрачные трусики и туфли на высоком каблуке. У двери она картинно схватилась за косяк, художественно провисла на одной руке, а потом втянула себя в комнату. – Идите спать. Утро уже.
* * *
Раздумывая, откуда у меня способность оценивать красоту тел небесных и земных, быстро и здраво судить об изменяющихся предметах, и говорить: «это должно быть так, а то не так», раздумывая, откуда у меня эта способность судить, я понял, что над моей изменчивой мыслью есть неизменная, настоящая и вечная Истина.
Исповедь. Блаженный Августин Аврелий
* * *
010
Хунбиш проснулся рано – наверное, из-за неплотно запахнутых штор. Повалялся. Умылся, неожиданно осознав, что наконец не чувствует пыли, незримо сопровождавшей его, словно воздух, – на коже, в волосах и в одежде – всю жизнь.
На кухне он столкнулся с низкой девушкой: тёмное плоское лицо, широкий нос, закинутые за уши волосы. Она ярко улыбнулась, показала рукой на стол, и вышла.
Завтрак был странным. Ни на что не похожим.
Тут было крымское шампанское в приплющенных бокалах, кофе, вода, фруктовый салат, тёплые тосты, варёное яйцо, овсяная каша, два небольших треугольника мягкого сыра с мёдом, виноградом и грецкими орехами. И всё. Ни куска мяса. Ни в каком виде. «У них всегда так? – подумал Хунбиш. – Если да, то я в беде».
Ни только что сброшенных с казана в тарелку хушууров. С ещё пузырящимся на них жёлтым маслом. Ломких. Хрустящих. С сочной начинкой из рубленого мяса. Ни густого чая – с молоком, солью, рисовой мукой. И с жиром, конечно. Могли бы, если уж не хочется возиться с хушуурами, сделать борцоги, это быстро. Просто бросаешь во фритюр ленты из теста, и готово.
Наверное, едой здесь заправляет та тёмненькая девушка, которую он видел. Нужно будет пообщаться с ней. Рассказать рецепты. Но готовит она явно не свою национальную кухню. Скорее всего, это всё хотелки богини.
Да. Привыкать к новому, конечно, нужно. Но не таким же шоковым способом.
Он, в общем-то, уже вполне обжился в квартире Жоржа. Вот только ни телефон, ни рюкзак ему не возвращали. Как и паспорт. Из приобретений у него случился только массивный желвак за правым ухом. Желвак тупо ныл.
«Никогда я не буду здесь своим, – подумал Хунбиш. – Всё чужое. Всё прямо звенит чуждостью. Отталкивает. Словно босиком на кафеле, залитом скользким шампунем, и после любого шага неизбежно падение».
Вся эта еда… Это вообще еда? Какие-то разноцветные фантики, не более того. Где мясо? Шкворчащее, заставляющее ноздри расширяться. Где сытный цай?
Где, в конце концов, горизонт? А вечерние тени? Они вывернули мир, сделали из него какую-то пародию. Залезли в картонные дома, заслонили небо и пихают внутрь себя траву и подогретую в чайнике воду. Человек неспособен здесь жить.
Зашёл Жорж и прервал поток обличительных мыслей.
– Нас зовут, – он показал глазами наверх.
Они