Собаня. Алекс Лоренц

      Леонид стащил с головы бандану, утер ею лицо. Шагнул внутрь.

      Сенцы. Кирпичная печка. Обувница с дырявыми калошами и стоптанными ботинками. На деревянной вешалке – фуфайка. На уровне глаз – полка с пыльными склянками.

      Слева – дверь с щеколдой и металлическими проушинами для наружного замка.

      Леонид распахивает дверцу. Пустое тесное помещение без окон. Из бревенчатой стены напротив входа торчат на расстоянии метра друг от друга ржавые железные кольца, с них свисают толстые цепи.

      Комната. Письменный стол, стулья, погрызенные мышами катушки ниток на полу. Повсюду стреляные патроны, зернышки мышиного кала. На стенах – пожелтевшие, в потеках обои с цветочным узором.

      Спальня. Хромоногий стул. Провалившаяся в пол одноместная кровать с плесневелым матрацем. Настенные календари поверх обоев: цветы, животные, цирк. Последний календарь – за 2002 год, семнадцать лет назад.

      На подоконнике – самодельная подставка для посуды. С замысловатым, искусным резным узором.

      Егор вертит вещицу в руках.

      – Возьми с собой, – советует Леонид. – Подгонишь коллекционерам за бешеные бабки.

      – Нельзя, – качает головой Егор.

      – Почему это?

      – Плохая примета – присваивать вещи из брошенных домов.

      – И ты веришь в эту херню? – усмехается Леонид.

      Егор не отвечает. Бережно кладет резную подставку обратно на подоконник.

      Сделав сотни фотоснимков, Леонид направляется к выходу, но задерживается в первой комнате. Смотрит в окно.

      – Пойду поссу, – сообщает Егор, выходит из дома и пристраивается сбоку крыльца.

      Леонид замечает между подернутыми пыльной паутиной оконными створками маленькую голую пластмассовую куклу. Жутковатая инсталляция. Леня фотографирует с разных расстояний и ракурсов.

      – Ну что, идешь? – зовет Егор снаружи.

      Леня пристально глядит на куклу. Взгляд ее схематично обозначенных глазок под насупленными бровками устремлен вверх, в вечность. Когда-нибудь стены дома уйдут под землю – и куколка окажется погребена навсегда.

      Повинуясь некоему неведомому инстинкту, он протягивает руку, приоткрывает внутреннюю створку. Визжат петли. Сухо трещит краска. Дребезжит потревоженное стекло.

      Он очищает куклу от паутины и пыли, прячет в рюкзаке. Убирает телефон в карман, спешит покинуть дом. Под ногами скрипит трухлявый пол – словно стрекочет саранча или старуха смеется.