Потаенная девушка. Кен Лю
перед зеркалом, пытаясь не делать такое лицо, чтобы не быть похожим на своего отца.
– Подождите минутку! – подал голос он. – Вы не можете просто так ворваться в чужой дом и вести себя словно шайка бандитов, не признающих закон!
– Ты очень чисто говоришь по-английски, – заметил Диксон, оглядывая его с ног до головы. – Практически без акцента.
– Спасибо, – сказал Уильям. Он старался сохранить спокойный, рассудительный тон. Определенно, этот человек поймет, что имеет дело не с обычным «аборигеном», а с молодым англичанином, образованным и воспитанным. – Я проучился десять лет в школе мистера Джорджа Додсуорта в Рамсгейте. Вы ее знаете?
Ничего не сказав, Диксон усмехнулся, словно перед ним была танцующая обезьяна. Но Уильям настаивал:
– Не сомневаюсь, мой отец с радостью возместит вам ущерб. Не нужно прибегать к насилию. Мы можем вести себя как джентльмены.
Диксон рассмеялся – сначала издал смешок, затем громко захохотал. Его подручные, сперва сбитые с толку, присоединились к нему.
– Ты думаешь, что, раз научился говорить по-английски, ты теперь уже больше не тот, кем был. Похоже, на Востоке люди никак не могут понять принципиальное отличие Запада от Востока. Я здесь не для того, чтобы торговаться с тобой, а для того, чтобы предъявить свои права, и для твоего рассудка это что-то непостижимое. Если вы немедленно не вернете то, что принадлежит мне, мы разнесем здесь все к чертовой матери!
Почувствовав прилив крови к лицу, Уильям усилием воли расслабил мышцы, чтобы не выдавать своих чувств. Оглянувшись на отца, он вдруг понял, что у них сейчас одинаковое выражение лица: безмятежная маска, скрывающая беспомощную ярость.
Во время этого разговора отец медленно перемещался по комнате и теперь оказался у Диксона за спиной. Он встретился взглядом с сыном, и они едва заметно кивнули друг другу.
«И на сем я оставлю все то, о чем могу думать, и буду любить то, о чем не могу думать».
Уильям набросился на Диксона в то самое мгновение, как отец ухватил того за ноги. Все трое рухнули одной грудой на пол. В последующей борьбе Уильям словно наблюдал за собой со стороны. У него не было никаких мыслей, лишь смесь любви и ярости, затуманившая его рассудок, и вот он уже сидел верхом на распростертом навзничь Диксоне, сжимая в руке одну «буби», готовый обрушить ее лезвие тому на голову.
Двое подручных, которых привел с собой Диксон, застыли на месте, беспомощно глядя на своего хозяина.
– У нас дома нет того, что вы ищете, – учащенно дыша, сказал Уильям. – А теперь уходите отсюда.
Уильям с отцом осмотрели разгром, который оставили после себя Диксон и его прихвостни.
– Спасибо, – сказал отец.
– Полагаю, сегодня призраки насладились отличным зрелищем, – ответил Уильям.
– Не сомневаюсь в том, что дедушка гордится тобой, – сказал отец. После чего, впервые на памяти Уильяма, добавил: – Цзючжун, я горжусь тобой!
Уильям не знал, что испытывает – любовь или ярость. Два иероглифа на перевернутой «буби» на полу у него перед глазами