История российского конституционализма IX–XX веков. Ю. В. Пуздрач
а с другой – представителю государства, которые, как правило, совпадали в одном лице.
Таким образом, сопротивление владельцу-хозяину воспринималось как сопротивление власти, установленной Богом. Кроме того, иерархия управления предполагала, что владение, собственность и даже жизнь всех нижестоящих управленцев находились в прямой зависимости от вышестоящих начальников, благополучие которых, в свою очередь, зависело от царя. Здесь и кроется пояснение формулы С. Герберштейна о том, что все признают себя холопами, т. е. рабами своего Государя.[169]
В результате в основании московского государственного порядка изначально были заложены два внутренних противоречия, которые все больше давали о себе знать. Первое можно назвать политическим и определить словами В. О. Ключевского: «Московский государь, которого ход истории вел к демократическому полновластию, должен был действовать посредством очень аристократической администрации». Это, собственно, и привело к открытому столкновению царя и боярства. Другое противоречие состояло в том, что интересы низших классов, труд которых был основой народного хозяйства, приносился в жертву интересам служилого сословия.[170]
Здесь можно говорить еще об одной корректировке характера русского народа и согласиться с мнением Л. Н. Гумилева, писавшего, что русские люди эпохи Киевской Руси и Московского царства – два разных народа, и причина тому татарское наследие.[171] «В татарской школе, на московской службе выковался особый тип русского человека – московский тип, исторически самый крепкий и устойчивый из всех сменяющихся образов русского национального лица. Этот тип психологически представляет сплав северного великоросса с кочевым степняком, отлитый в формы осифлянского православия».[172]
Однако вернемся к теме укрепления самодержавия. Долго умирающий[173] Василий III, которого называли «свершителем божественной воли» и «держателем ключей Божьих», сумел хорошо подготовить процедуру передачи власти. Мысль его свелась к тому, чтобы создать Ивану IV своеобразное регентство – боярский совет из доверенных лиц.[174] Согласно официальной летописи, Василий III, умирая, «приказывал» великой княгине Елене «државствовати скипетр великиа Русиа до взмужания сына своего». По Псковской летописи, Василий III нарек Ивана IV «великим князем и приказа его беречи до 15 лет своим бояром немногим».[175]
В 1546 г. молодой Иван IV удивил бояр тем, что задумал жениться, но прежде хотел по традиции родителей своих «на царство садиться».[176] Таким образом, первым помыслом шестнадцатилетнего Ивана было уйти от боярской опеки, принять титул царя и венчаться на царство торжественным церковным обрядом. Вспоминая это событие, Иван IV писал: «Нам же пятагонадесят лет возраста преходяще, и тако сами яхомся строити свое царство, и по Божией милости и благо было началося строити».[177] Пожалуй, он был первым из московских
Еще более точно, но уже в начале XIX в., когда эта управленческая пирамида, казалось бы, уже должна была приобрести более цивилизованный вид, выразил зависимое состояние русского общества М. М. Сперанский, который писал, что в России есть только два человеческих состояния – «рабы государевы и рабы помещичьи. Первые называются свободными только по отношению ко вторым…» (см.:
См.:
См.:
Перед смертью он тяжело болел два месяца.
См.:
Цит. по:
Надо сказать, что, несмотря на наличие работ многих публицистов того времени, политические взгляды Ивана Грозного лучше всего изложены им самим. Эти источники являются самыми ценными, так как не только позволяют войти во внутренний мир Ивана IV, но и проследить динамику ценностей, составляющих палитру его мировоззрения параллельно с изменением его личности. Среди них в рамках нашего интереса можно выделить, во-первых, речь царя на Стоглавом соборе 1551 г., где он говорил, что многие царства прошлого погибли из-за того, что правители забыли библейские заповеди, проявляя жестокость и насилие по отношению к своему народу, и пообещал, что всегда будет выслушивать предостережения и советы духовенства; во-вторых, не менее значимый для нашей темы источник – переписку с Андреем Курбским. При этом следует признать, что в западноевропейской истории нет памятника, подобного этой переписке.
Переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским. С. 29.