Сицилиец. Марио Пьюзо
самолично доставлю Тури в Трапани.
Все вроде бы были довольны. Майкл понял, что именно холодный ответ убедил их поверить ему. Сицилийцы опасались излишней теплоты и щедрости. Его же раздражала их разборчивость и нарушение отцовских планов. Дон Кроче теперь враг, Гильяно может приехать не сразу, а то и не приехать вообще… В конце концов, кто ему этот Тури Гильяно? И, если на то пошло, кто Тури Гильяно его отцу?
Вместе они перешли в небольшую гостиную, где мать уже подавала кофе и анисовую настойку; она извинилась, что ничего сладкого нет. Настойка согреет Майкла во время ночной поездки в Трапани, сказали ему. Гектор Адонис вытащил золотой портсигар из кармана своего ладно скроенного пиджака и пустил его по кругу, потом сунул сигарету себе в изящно очерченный рот и даже настолько забылся, что откинулся на спинку кресла, так что его ноги оторвались от пола. В это мгновение он выглядел как марионетка, подвешенная на ниточках.
Мария Ломбардо указала на гигантский портрет на стене.
– Разве он не красавец? – воскликнула она. – И столь же добр, как хорош собой… Мое сердце было разбито, когда его объявили вне закона. Помните тот страшный день, синьор Адонис? И всю эту ложь, которую они наплели насчет Портелла-делла-Джинестра? Мой сын никогда так не поступил бы.
Остальные мужчины смутились. Майкл во второй раз за день спросил себя, что же случилось в Портелла-делла-Джинестра, но вслух задавать вопрос не стал.
– Когда я был учителем Тури, – сказал Гектор Адонис, – он обожал читать. Наизусть знал легенды про Карла Великого и Роланда, а теперь он сам – легенда. Когда его сделали преступником, мое сердце тоже было разбито.
Мать Гильяно с горечью произнесла:
– Ему повезет, если он останется в живых. Ох, и зачем только мы хотели, чтобы наш сын родился здесь? Конечно, мы мечтали, что он будет настоящим сицилийцем… – Она язвительно усмехнулась: – Он и стал. Его жизнь в опасности, и за его голову назначена награда. – Она замолчала, а потом добавила с искренней убежденностью: – Мой сын – святой.
Майкл заметил, как Пишотта хмыкнул с видом человека, вынужденного выслушивать сентиментальные рассказы любящих родителей о достоинствах их детей. Даже отец Гильяно сделал нетерпеливый жест. Стефан Андонили кривовато улыбнулся, и Пишотта сказал по-доброму, но трезво:
– Мария Ломбардо, дорогая моя, ваш сын отнюдь не так беспомощен. Он не дает себя в обиду, и враги до сих пор боятся его.
Мать Гильяно сказала, уже спокойнее:
– Я знаю, что он убивал – много раз, – но никогда мой сын не творил несправедливостей. И всегда давал им очистить душу и вознести Господу последнюю молитву.
Внезапно женщина схватила Майкла за руку и вывела через кухню на балкон.
– Никто из них по-настоящему не знает моего сына, – шепнула она ему. – Им не понять, насколько он ласков, насколько добр. Может, с мужчинами он другой, но мне известно его истинное лицо. Он всегда меня слушался, ни разу не нагрубил. Он – любящий, заботливый сын. Когда его