Мое счастливое детство. Марк Казарновский
ребята, кто уже давно проживал в детдоме.
– Ну шо, пацаны, давайте знакомиться. Мы вот здесь уже давно, а вы даже и не зашли поздороваться. Меня, кстати, Прохором кличут.
– Меня – Маркел, – ответил я. – Но, конечно, не могли зайти. Ты же видел – ни еды, ни обувки, ни спанья. Здесь – не до знакомств.
– Лады. Теперь давайте устроим вам прописку сначала. А дальше посмотрим, кто из вас кем будет у нас в дому.
А тут мне шепчет папа: не иди ни на какие предложения. Биться, но не идти на поводу противника. Я и говорю:
– Никакой прописки не будет. У нас уже есть одна – московская – другой нам не надо.
– А мы и не спрашиваем – надо – не надо. Давай, десяти с тебя хватит по первости. – И достает ремень кожаный. Теперь понятно, что за прописка такая, и вдруг вижу, сбоку кто-то его палкой бьет по голове. Прохор от неожиданности повернулся, ты, мол, что, шкет делаешь. А этот шкет, Изя, отвечает:
– Это наша московская прописка.
Тут уже я к Прохору подскочил и – никто и не понял чем – располосовал рубаху на груди, свитер и пояс брюк. Все-таки мое орудие очень острое. Точил почти каждый день.
Да в довершение все наши набросились на пришельцев.
В общем, вышибли их из палаты, а тут – воспитатели. Двое. Их и наш. Суд да дело. Конечно, Прохор ни на что не жалуется. «Западло»[6]. Да и понять невозможно, чем это Прохор так порвал брюки. И рубаху. Оказалось, «об гвоздь».
Так вот закончилась наша «прописка». Другие вещи нас волновали гораздо больше. Это голод. И еще раз голод. И холод. Но если спишь вдвоем, да накрывшись матрасом и двумя одеялами, и не раздеваясь – жить можно. Мы и старались – жить. Но, как говорится, не украдешь – не проживешь. Воровать – надо.
Вот мы с утра до вечера и бродили по проулкам села либо вокруг сельского магазина, который работал два раза в неделю.
Зимой, в 1941–1942 годах, было совсем худо. Когда мы видели воспитателей, начинался вой и плач. Выли мы – старшие, плакали – младшие. Уже не просили еды. Супа или каши. Только хлеба. Воспитатели, к нашему удивлению, плакали вместе с нами. Конечно, мы исследовали все амбары в деревне. Но пробраться в амбар не так-то просто. С одной стороны – собака. С другой – все сделано добротно, по-сибирски. Но во дворах села часто везло. Видя нас, хозяйки кричат:
– Эй, пацанчики, дрова не сложите?
Да конечно. Да немедленно. И получалась даже поленница. А мы, конечно, – вареную картошку. Соль на столе. И порезанное, немного, сало.
– Да берите, берите, мы знаем, ваш дом голодует. Да и у нас не очень-то, мы жа советские колпозники, – и тетеньки недобро усмехались.
А мы сало несли и кусочки отдавали маленьким.
Конечно, летом и осенью была полная благодать. И крапива, грибы, ягоды, орехи. А рыба! Севрюга хватала крючки на раз. А у кустов уже костерок. Севрюжку в лопух и в угли. Нет, такой вкусноты ни один царь не ел.
Да к осени 1942 года стало у нас налаживаться хозяйство. Появились три овцы. Давали молоко. Корова. Правда, старенькая, но тоже воспитатели что-то