Третий. Владислава Николаева
прорези в бинтах.
– Какой сегодня день?
– Не знаю, – признала больная. Названия месяцев вспоминались без труда, но даты не всплывали, никаких планов или воспоминаний.
– Месяц? Год?
Мужчина будто присмотрелся внимательней, хотя глаза и так сверлили чёрными шахтенными бурами:
– Сегодня 23 июня.
Лица собравшихся выразили ожидание. Больная поглядела на них и выдавила:
– Как скажете.
– Июнь, – на всякий случай повторил старший по возрасту, как психиатр, дающий пациенту одуматься и разглядеть в чернильном пятне, допустим, бабочку, а не симфонию №9 в исполнении Берлинского камерного оркестра.
Он участливо приподнял русые брови и уже почти сам шевелил губами, произнося ответ. Но больная не разобрала, что нужно отвечать.
– Тебя не смущает, что сейчас июнь? – не удержался он.
Главный выразил недовольство, неуловимо изменив положение губ. Впрочем, если бы кто сделал его фото восемь секунд назад, разницы с нынешним выражением не нашёл бы.
– Не знаю, – вовремя спохватилась и не пожала плечами больная. – А что?
Вопрос проигнорировали.
– Ты получила травмы прошлой осенью. Какие выводы ты делаешь?
Голова довольно быстро сопоставила информацию.
– Меня… лечат уже полгода?
– Десять дней, – исправил главный.
– Не понимаю, – призналась больная.
– Как тебя зовут?
– Пол…ина, – задумчиво и с запинкой произнесла она.
– Фамилия?
– Н…не знаю.
Странно. Знать месяцы и не знать свою фамилию. Или не странно?
– Сколько тебе лет?
– Не знаю.
Пыталась вспомнить. В реанимационном отделении в карте значилось от 16 до 20, поэтому вопрос в уме возникал.
А ответ нет.
– Где живёшь?
– Не знаю.
Если у больной были сомнения в том, насколько сиротлива и убога её жизнь, то сейчас они оказались полностью развеяны. Сиротлива и убога.
– Знаешь, где ты?
– Нет, не узнаю.
Этот ответ их нисколько не удивил. Была причина, по которой супницу не узнавали изнутри и возможно снаружи, и информация не продвигала хмурых посетителей в решении.
Они не могли быть из больницы. Больница была реальная как неизвестно что, с её резкими запахами и неприятными звуками. Комната-супница, в которой пациентка реанимации однажды очнулась, с больницей не имела ничего общего. Собеседники ушли, не таясь заговорив о своих делах от двери. Полина всё равно не очень их понимала.
– Что он хочет этим сказать? – удивляется незнакомый молодой голос.
– Считаешь, он специально? – серьёзно осведомляется старший из них по возрасту. – И ты вообще уверен, что это он? Как насчёт хорошо известных нам «нечистых дел»?
– Прежде можно было заподозрить подделку… Уже Венька не сомневается… – зло вставляет главный…
И это последнее, что удаётся уловить, прежде чем