Дочь кардинала. Филиппа Грегори
кораблик пытается взобраться по ее отвесному краю. Еще мгновение, и искристо-белый на фоне свинцового неба гребень волны обрушится на нас вместе с ледяной дробью града, который в мгновение ока превращает палубу в заснеженное поле, жалит мое лицо и открытые руки и колет мои ноги, как битое стекло.
– Закрой дверь! – снова кричит Изабелла, и я бросаюсь на двери всем своим весом в тот самый момент, как волна обрушивается на палубу с ударом, от которого содрогается весь корабль. Над нами поднимается очередная волна – двери в каюту распахиваются, впуская поток воды, который захлестывает меня до пояса. Хлопанье дверей, крики Изабеллы, дрожь и скрип корабля, проседающего под тяжестью обрушившейся на него воды, голоса моряков, которые сражаются с парусами, цепляются за рангоуты и висят над этим немыслимым водоворотом на одних руках, думая лишь о том, как бы пережить очередной безумный скачок корабля; срывающийся крик капитана, раздающего команды, чтобы удержать судно носом к идущей на него волне, – все это смешалось в безумном танце шквального ветра и огромных волн, похожих на горы из темного стекла, подходивших к нам одна за другой.
Корабль снова встает на дыбы, и двери распахиваются, чтобы вместе с каскадом воды впустить отца, в мокрой накидке и плечами белыми от града. Он захлопывает за собой двери и хватается за косяк, чтобы удержаться на ногах.
– Все в порядке? – коротко спрашивает он, глядя на Изабеллу, которая обеими руками держится за живот.
– Мне больно! Мне больно! – кричит она. – Отец! Отвези нас в порт!
Он смотрит на меня, и я в ответ пожимаю плечами.
– Ей все время больно, – так же коротко отвечаю ему я. – Как корабль?
– До берега Франции доберемся, – говорит он. – Там, на берегу, мы найдем укрытие. Помоги ей, держи ее в тепле. Огонь везде погашен, но, как только мы сможем зажечь его снова, я пришлю вам горячего эля.
Корабль снова подбрасывает, и мы с отцом летим в противоположный угол каюты.
– Отец! – кричит Изабелла.
Мы с трудом встаем на ноги, цепляясь за стены, и подтягиваемся к краю кровати. Приблизившись к ней, я усиленно моргаю, потому что в неверном свете вспышек за окном простыни Иззи кажутся мне черными. Я тру глаза влажными руками, ощущая морскую соль на пальцах и на щеках, и потом понимаю, что ее простыни на самом деле не черные. Они красные. У Изабеллы отошли воды.
– Ребенок! – всхлипывает она.
– Я пришлю сюда мать, – торопливо говорит отец и опрометью выбегает из двери, захлопывая ее за собой. Он исчезает за стеной града. В свете то и дело вспыхивающих молний действительно кажется, что на нас стремительно несется сплошная белая стена, а когда молнии стихают, все опять становится черным. И эта всепоглощающая чернота пугает больше всего. Я хватаю Изабеллу за руки.
– Мне больно! – жалобно говорит она. – Энни, мне больно. Мне правда больно. – Ее лицо внезапно искажает гримаса, и она со стоном вцепляется мне в руку. – Я не придумываю. Энни, я не пытаюсь привлечь к себе внимание. Мне больно,