Торговец отражений. Мария Валерьева
дома носового платка, портсигара, таблеток от повышенного давления и отчаянных уверений миссис Уайтхед найдено так и не было. Ластвилль, прежде обрадовавшийся, заскучал. Если бы он умел находиться в спячке, все оказалось бы иначе. Все бы просто забыли. Но Ластвилль не был обычным провинциальным городком с каменными маленькими домами, магазинами, ярмаркой, приезжавшей на выходные. Наоборот, обласканный посещениями студентов и туристов, наполненный многовековой историей, Ластвилль напитался гордостью и не понимал, почему ему уделяют так мало внимания. Любое происшествие он принимал за возможность стать чуть знаменитее, чем обычно. Но новости по делу Уайтхеда не спешили радовать Ластвилль. Ластвилль два дня грустил, проливал дожди и шумел ветрами. Потоки воды сливались с крыш и текли по брусчатке, деревья теряли золото и янтарь так быстро, что не успевали оплакивать их.
Но в один обыкновенный осенний день Ластвилль успокоился, предчувствовав перемены. Был выходной, и многие студенты поехали в город отдохнуть. Утомленные лекциями, семинарами и часами, проведенными в библиотеках и классных кабинетах, они спешили повеселиться в тот день так, чтобы хватило на всю предстоящую неделю.
Осборн и Грейс проснулись к полудню и отправились в Ластвилль после обеда. Лужи, стоявшие по обочинам дорог, в городе уже подсохли, от земли парило. Осборн выпрыгнул из прохладного автобуса и чуть было не задохнулся, когда ступил в город, где не работали кондиционеры на улице. В кожаном плаще, накинутом поверх красного в полоску свитера, в массивных ботинках и с тяжелой гитарой за спиной ему по жаре ходить некомфортно. Грейс вышла следом. Она, каким-то чудом всегда угадывавшая изменения погоды, оделась как раз для дневного пекла.
– Ты точно не хочешь пойти со мной? Я бы мог постелить тебе в уголке, посмотрела бы на то, какой замечательный и талантливый у тебя парень.
Грейс, вдохновленная хорошей погодой и красотой города, хитро ему улыбнулась. Он уже научился угадывать эту улыбку.
– Сегодня оставлю тебя Шеннону. Пусть он любуется, – сказала она.
– Он может с радостью полюбоваться на дверь, – фыркнул Осборн. – Пусть сочиняет свои скороговорки подальше.
– Скороговорки? – усмехнулась Грейс.
– Я не знаю, как назвать его песни. Слов много, я столько не спою. Мы как будто разным занимаемся. Он – чем-то другим, а я…
– Искусством?
– Не знаю. Но он точно больше стихосложение любит.
Грейс улыбнулась, кажется, самой себе, посмотрела по сторонам и, убедившись в том, что вокруг никого, взяла Осборна за руки и, в наслаждении моментом, положила голову ему на грудь. Сердце его билось неспокойно.
– Он понимает и завидует, вот и все.
– А я в этом виноват? – вздохнул Осборн.
Грейс посмотрела на него, на длинную шею, аккуратный подбородок, длинные, чуть завитые, ресницы, ровный нос. Нежно-оранжевое солнце светило над его головой, подсвечивало распушившиеся после душа волосы, и казалось, что Осборн вдруг превратился в святого.
– Все