Варенье из падалицы. Алексей Алёхин
верх-низ на одеяле по вензелю, а кто – по дырке…
Мечтать всего лучше ночью, когда окна не зашторены и по стене ходят светлые уличные тени.
Страна орлиноносых красавцев.
О своем фаллосе он скромно говорил: «мой ломик»…
На безрыбье и рак свистнет.
Не все попу масленица.
– Знаешь, он, по-моему, очень интеллигентный человек. Гондоны зовет «презервативами».
Мой неутомимо пьяный приятель.
Золотая середина – это масло между хлебом и икрой…
Почему-то про длинную женскую шею говорят: «лебединая», а про мужскую: «как у жирафа»…
«Та, старая, “Московская” – она мя-яконькая была!..»
Если я умру, кто о вас напишет?
1974
Спаниель тянул поводок в сторону и оттого бежал накренясь, как переполненный автобус.
Необычайно утонченная дама, после нее даже в туалете оставался лишь легкий запах фиалковой воды.
На кухонном столе лежала вобла с веревкой в голове.
На уровне окна висел уличный фонарь и ночами наполнял комнату голубоватым светом, похожим на лунный.
Одни курят, жадно глотая дым, подбирая крошки дыма, пережевывая его вместе с папиросой, – так набрасывается на еду голодный. Другие – точно пьют хорошее вино: пуская длинную струю и разглядывая ее на просвет.
Набухший в весенней грязи обрывок коричневых обоев с отпечатком проехавшего автомобильного колеса лежал, как крокодиловая кожа.
Путешествие в международном вагоне старой постройки оставило на руках роскошный запах меди от дверных ручек и поручней.
По вечерним улицам провинциального городка бродили мальчики с гитарами наперевес.
В каждом фабричном здании, среди кирпича, мутного стекла, станков, железа и бетона, есть уголок, в котором теплится жизнь: какая-нибудь выгородка позади стеллажей со сверлами и деталями, где под лампочкой с газетным абажуром, сидя за щербатым столом на табуретах и клеенчатом топчане, играют в домино и наливают в граненые стаканы.
Так в расщелине отполированных ветром скал все ж таится пятнышко мха и цепляется лишайник.
Подвыпивший одинокий посетитель вокзального буфета, не в силах съесть уже заказанные бутерброды, принялся укладывать их между страницами извлеченной из портфеля записной книжки. Заметив посторонний взгляд, смутился и стал вынимать обратно, раскладывая по тарелке.
От скошенного луга кверху тек желтый вибрирующий свет.
Ребристый ящик трансформатора, угнездившегося на двух столбах посреди рощи, казался оазисом цивилизации в дикой природе.
Когда начальство заходило в комнату, интересуясь, где же Фёклов, отвечали: «Да где-то тут, вон и шапка его на шкафу!» И начальство уходило.
Для этого Фёклов специально держал вторую шапку. А чтоб не унесли, приколотил к крышке шкафа гвоздиком.
В дальнем конце подземного перехода, как затихшая птица с перебитыми крыльями, топорщилась газета.
Мальчишки во дворе побаивались гермафродита по прозвищу Ася-Вася и всё норовили