Падение с яблони. Александр Алексеев
физики Брехлов, чтобы хоть как-то подгадить этот триумф, принялся оскорблять и толкать в шею наших героев. Тарасенко, всегда выделявшийся прямотой, сделал ему замечание. И тут же получил сильнейшую пощечину, звук которой парализовал толпу. Побелевший и взлохмаченный Тарасенко дернулся ответно, но вовремя сдержал себя. Зато Зайкин, как всегда невозмутимый, сказал Брехлову:
– Геннадий Василич, а вы меня ударьте!
– Заработаешь – ударю! – отвечал покрасневший Брехлов.
– А что вам такого сделать, чтобы заработать? – преспокойно продолжал Зая.
Все это происходило на глазах у женщин-преподавателей. Брехлов набычился и пропустил фразу мимо ушей. Потом весь подобрался и сделал вид, что не обращает внимания на пустую болтовню.
Тут началось массовое неповиновение. Человек сорок выразили желание уехать из лагеря.
По тревоге прибывший завуч разрешил этот кризис необычайно мудро, что никак не вязалось с его физиономией. Он даже не заорал, а просто сказал:
– Все, кто собрался домой, – пожалуйста! – только пешком. Остальные – завтра на автобусах. Всё.
Грузовик дернулся. И толпа растеклась по лагерю.
После высылки пьяниц в лагере стало пусто и неуютно. Казалось, все основное, ради чего организован этот поход, уже окончилось. Все остальное теряло смысл. Мы были вынуждены заниматься какими-то плановыми играми, какими-то состязаниями и викторинами. А после обеда к нам еще приехали вьетнамцы из Ростова. Они пели, танцевали и общались с преподавателями.
Мы шлялись по берегу, прятались от мастеров, замышляли побег. А я с еще большей тоской таращился через лиман на Носовку.
В субботу утром, когда уже готовились к отъезду, я в одиночестве брел по аллее. И повстречал Ларису Васильевну, англичанку. Хотел, как обычно, поздороваться и пройти мимо, но она остановила меня.
– Соболевский, а тебя почему не выгнали? – спросила она, стараясь захватить мой взгляд в капкан своих черных глаз. – Ты ведь тоже пил!
– С чего вы взяли? – пробурчал я.
И занял привычную для общения с преподавателями позу, как в драке боксерскую стойку. Но она почему-то улыбнулась и внимательно рассмотрела меня – от самых ног до кончиков ушей.
– Что, не нравится здесь, Соболевский?
Мою фамилию она протянула так, будто она ей нравилась. И я смутился.
– С чего вы взяли? – опять сказал я. На большее не хватило ума.
– Да вижу. Ходишь скучаешь… Выпить больше не с кем?
Я совершенно не понимал, что надо от меня этой взрослой красивой женщине. И не знал, как себя вести: то ли шутить, то ли дерзить. И поэтому, как всегда, поступил глупо.
– Я не пью, Лариса Васильевна, – сказал я.
И сразу почувствовал, что врать-то и не надо было.
– Вот ты какой, Соболевский!.. Лгун, – сказала она разочарованно.
И пошла своей дорогой. С таким видом, будто хотела мне что-то предложить и передумала. А у меня, совершенно непонятно