Тоска. Александр Югович
наказания хуже ожидания. Измученный неизвестностью, напоследок я рухнул в кровать, в которой мы предыдущей ночью и утром пробуждали угасшие чувства. Ее запах убаюкал меня, приковал к подушке голову, требовавшую отдыха. В полузабытьи я опять был с Софией. Нежно прижался к ней, а потом начались кошмары.
Словно дикая кошка, она царапала меня, оставляя лежать в крови. Под моими губами на подушке оставалась слюнявая лужа.
Дождь непрерывно лил несколько дней подряд, а я, уже без улыбки, как больной перед кабинетом врача, изыскивал способы сократить ожидание вызова, которого все не было. Ходил в места, где мог встретить ее, но, похоже, все время запаздывал.
Вынужден был обратиться за помощью. Клевер, мой товарищ по парте, открыл мне двери своей квартиры. Только увидев его расцветшее в улыбке лицо, я заметил, что его щетинистые волосы превратились в паутину, что в лоб его врезались две глубокие морщины, а из глаз исчезло радостное детское выражение. Похоже, прошли года после нашей последней встречи.
Он неумело сварил кофе, было заметно, что не привык это делать сам. Черный порошок сыпался мимо турки и сгорал на раскаленной плите. Он стирал его кончиками пальцев, огрубевшую кожу которых не так-то просто было обжечь.
– Дружище, я покажу тебе свое новое пальто, – он попытался нарушить долгое неловкое молчание, и вышел в комнату.
С полки на меня выпучился Шопенгауэр. «Афоризмы и максимы».
– Откуда у тебя эта книга?
– Извини, не расслышал, – он приблизился в обновке.
У меня в руках уже была книга, фразы из которой я знал наизусть.
– Ах, эта! Мне ее подарила София.
– Что за София?
– Наша София.
– Она?!
Наконец-то я оказался у цели.
– И ты давно так близок с нашей подругой?
– Когда-то я… Впрочем, лучше промолчу.
И как раз, когда я подумал, что клубок, в который сплелись предыдущие годы, начал разматываться, в квартиру без стука вошла толстая женщина в голубом парике с сумками в руках. Возможно, искусственные волосы она использовала намеренно. Во всяком случае, ее появление сбило меня с толку. Уселась напротив меня и, как офицер, обращающийся к новобранцу, приказала моему товарищу сварить еще кофе. Я свой выпил залпом, как ракию. Охота разговаривать отпала. Я отложил книгу и ушел.
Медленно, печально, безвольно я погрузился в мысли о прошлом. Постарался отгадать, почему страх так навалился на меня в последние годы. Мотался по дому покойных родителей, неотчетливо, но очень больно. Он охватил меня не внезапно. Смрад неспешно проникал в трещины моего дома. Заставлял меня выветрить утробу, опростать желудок и вытряхнуть из себя все. Я возненавидел дом, в котором родился. На его фундаменте все обратилось в печаль. Вместо того, чтобы воспоминаниям о родных радовать душу, они пробуждали во мне беспокойство, ясно давая понять, что даже видимости счастья, по крайней мере, что касается меня, здесь более нет и не будет. Что даже эта видимость исчезла в несущемся потоке времен, и уже не может догнать меня.
На