Смерть всегда рядом. Борис Таукенов
раз, покуда не оставалась позади бетонная стена, по чьей-то неведомой воле стал читать ее, не переставая, будто заучивая наизусть, хотя запоминать было нечего. И никак не мог уяснить для себя, почему она вдруг стала так сильно беспокоить меня.
А однажды обнаружил, что на вновь образованном за бетонными плитами кладбище стремительно выросло количество черных холмиков. Могилы прямоугольной формы были уложены на взгорье с поразительным соблюдением пространственных отношений и форм. Создавалось впечатление, что кто-то тщательно экономит площадь. И мрачная по трагизму картина пробудило в душе ощущения чего-то страшного и непоправимого, которое обязательно должно случиться со мной.
Из глубины памяти всплыло событие, на которое в свое время не обратил особого внимания. Как-то один из моих сокурсников из тбилисских курдов-езидов оказался в чрезвычайно затруднительном положении. Женившись на гражданке недружественного Советскому Союзу государства, он лишился не только студенческого и комсомольского билетов, но и крыши над головой. А так как я умудрялся подолгу жить один в четырехместной комнате в общежитии, попросился ко мне постой на короткое время, покуда ему не выдадут разрешение на окончательный и бесповоротный выезд из страны. Несмотря на вполне реальные риски потерять репутацию политически благонадежного студента, не отказал ему. В знак благодарности однокурсник отвел меня то ли к дальней родственнице, то ли подруге матери, которая обладала даром предсказывать будущее.
– К сорока годам окажешься ты между жизнью и смертью, – пророчествовала старуха-ассирийка после того, как я, выпив чашечку кофе, вверил ей судьбу, искренне посмеиваясь про себя над тем, кто привел меня для прохождения испытания гаданием на кофейной гуще. – Если останешься на этом свете, то жить тебе долго.
Тогда, в беспечные студенческие годы, воспринял все происходящее как нелепость, на которую согласился только потому, что не хотелось обидеть однокурсника. Молча выслушал ворожею, хотя ее комментарии к пророчеству чуть не вызвали смех. «Вижу всадника, поднимающегося по склону, – говорила она, пальцем указывая на темное пятно, в котором мое бурное воображение никак не хотело лицезреть хотя бы подобие человека, сидящего верхом на лошади. – Склон – твоя жизнь. Где-то посередине путь всадника почти прерывается, едва заметна тоненькая нить».
В общем, особых впечатлений на меня гадание не произвело. А тут будто обухом по голове ударило: «Ведь мне скоро сорок!» И перед глазами предстала ленинградская коммуналка в центре города во всех деталях ее обустройства: низкий круглый столик на трех ножках, маленькие стульчики при нем, покрытые коричневым лаком, на полу – квадратные коврики, плетенные из толстых искусственных нитей, на стенах – такие же плетенки круглой формы, напоминающие солнце… Увидел хозяйку отдельной комнаты – старую-престарую женщину со смуглым лицом, изрезанным глубокими морщинами, обрамленным иссиня-черными жесткими волосами в короткой стрижке,