Абдул Аль-Хазред, скиталец пустошей Багдада. Алексей Сергеевич Гутора
задавленной стенами,
Нарушат все мирские планы.
Я вновь бегу, как молодой,
Не зная устали большой.
В траве мелькают только ноги
Росой холодною искрясь.
"Я на свободе! Знаете, боги!
Святых я восхваляю вас!"
Кричал слова те вновь и вновь,
Ведь жизнь моя чего то значит,
Кипела в жилах моих кровь.
Я обезумел от удачи!
Вот снова здесь: привет скажу,-
Местам оставленным давно.
Но нет друзей, как не гляжу
В селе забытом, как на зло.
Мой дом… Вот он… Даю поклон…
О, боги, как волнуюсь я!
Быть может все же это сон?
Кружиться сильно голова.
И у двери родного дома
Стою теперь в сердцах робея,
Но страхи в мыслях пересилю
И отопру тугие двери.
Внутри старик впотьмах один
В кровати лежа видит сны.
"Ты ли это, гордый сын?
Заходи и дверь закрой…
Заходи, мое дитя, -
Холод вьется за тобой
Дверь хотя и заперта.
Расскажи, что после стало
За стенами пребольшими,
Верно тело так стенало,
От того, что сильно били?
Кровью может истекало?…"
"Для чего зубами злыми
Рвете в клочья душу мне?
Я страдал и муки были:
Били сильно в той тюрьме".
"Ты никчемный младший сын…
И в кого такое буйство?
На тебе сомкнулся клин -
Принял ты воров искусство…
Ты ничтожество, дитя,
Сколько б не жил ты на свете -
Лучше будет без тебя…" -
"Я неплох, уж мне поверьте.
Ангел мне приснился в ночь
И отвел оковы смерти.
Хоть давили плоть силки
И сжимало горло тяжко,
Знал я наперед – долги
Все простятся мне однажды.
Погляди, – какая ряса
И красива, и чиста,
И как раз по мне пришлася,
В знак подарена была
Обещания Вечной клятвы,
Заключенной мной тогда:
В дни благие, что так святы
С той поры уж для меня.
Я до солнца полетел,
Сбросив цепи, устремился
К далям бесконечных тел
И они открыли лица
Да бы я на них глядел
И от скверны отдалился".
Но отец лежал не глядя
И как будто бы не слыша
"Байки все, одна баллада,
Занята тобою ниша,
Что к подножью уходит
Пропасти бездонной ямы.
На тебе и так видны
Все преступные изъяны:
Раны, синяки и шрамы…
Нанесенные удары....
Видел я тебя во сне -
Ты лежал на дне канавы
В мертвом свете при луне.
Рядом колосились травы,
Море золотое ржи -
Уходило в даль к обрыву,
А в тиши лесной глуши,-
Равный властному призыву,
Ветер тоненький стонал,
Будто бы шамана голос;
И в густой листве шуршал
Необычный