Ф. В. Каржавин и его альбом «Виды старого Парижа». Галина Космолинская
или была израсходована на их содержание, жилье, стол, одежду, обучение. Но в контексте наметившегося после 1755 года сближения между Россией и Францией сотрудничество с носителем русского языка при подготовке издания «труда Страленберга о Российской империи», очевидно, представлялось достаточно важным – требующим вознаграждения.
Примечательно, насколько велика была в это время государственная надобность в людях типа Ерофея Каржавина и как непросто было найти их в Париже: «<…> ибо не находится такой россиянин, который владел бы нашим языком и был бы расположен обосноваться во Франции», – писал в том же 1755 году другой благодетель Каржавиных, Филипп Бюаш, прощупывая возможность улучшить положение своих русских друзей во Франции105. При этом он подчеркивал, что для государства были бы весьма полезны переводы Ерофея Каржавина, касающиеся истории и географии России, которые «позволят лучше узнать нацию, выдающуюся сегодня в Европе»106.
Важно подчеркнуть, что в то же самое время возобновились попытки янсенистов (к которым принадлежал Барбо де ла Брюйер) возвратить в общественное поле дискуссию об объединении церквей. К жизни был вызван старый «Проект объединения русской православной и католической Церквей, представленный в 1717 г. Петру I докторами Сорбонны»107, который Барбо де ла Брюйер поместил в приложении к переводу Страленберга; содержание документа он наверняка обсуждал со своими русскими помощниками.
Очень важно, что еще ребенком Федор получил возможность общаться с известными французскими учеными, осматривать их библиотеки и коллекции, наблюдать за опытами в лабораториях, наконец, он приобрел их поддержку, которая пригодилась ему в будущем. Когда в августе 1763 года юноша освободился от опеки Эриссана и Вовилье, на некоторое время он нашел приют в доме астронома Жозефа-Никола Делиля (1688–1768)108, который не только открыл для него двери своей библиотеки, но и одарил своими «бумагами», в том числе – двумя редкими метеорологическими таблицами, пригодившимися позже в работе над русским переводом Витрувия109. Не приходится сомневаться, что новая обсерватория, основанная Делилем в 1747 году, сразу после его возвращения из России, также была доступна Каржавину. Там в башне особняка Клюни трудились знаменитые в будущем астрономы – Жозеф-Жером Лефрансуа де Лаланд (1732–1807), автор капитальной, переведенной на многие европейские языки «Астрономии» (Paris, 1764), Шарль Мессье (1730–1817), прозванный «охотником за кометами», и другие.
В то время астрономия возбуждала всеобщее любопытство, даже женщины, благодаря Фонтенелю (ил. 8), не оставались в стороне110. Молодому человеку на редкость повезло: он имел неограниченную возможность присутствовать в обсерватории, где на его глазах происходило изучение «множества миров». 1 марта 1764 года он приготовился самостоятельно наблюдать солнечное затмение, но «погода в Париже и на 8 лье в округе была такая пасмурная, что невозможно было что-либо увидеть». Неудача не охладила пыл Федора, и в письме к отцу он выражал уверенность, что в будущем
Подробнее об этом проекте см.:
В России Делиль прожил с 1725 по 1747 г.; приглашенный академик петербургской Академии наук возглавлял астрономические работы, необходимые для картографирования территории.
Каржавин поместил таблицы в примечаниях к переводу, пояснив, что нашел их, «будучи в Париже <…> между бумагами, доставшимися мне от господина Делиля, перваго королевскаго астронома в 1763м году» – Марка Витрувия Поллиона Об архитектуре, книга первая и вторая… С примечаниями… г. Перо… [перевод Ф. В. Каржавина]. СПб.: при имп. Акад. наук, 1790 [1785]. С. 127.
Бернар Ле Бовье де Фонтенель (1657–1757) адресовал свои «Разговоры о множестве миров» (Paris, 1686) прежде всего дамам, но популярность его книги вплоть до XIX в. была несравненно шире; сразу после выхода «Разговоры» были переведены почти на все европейские языки, в том числе на русский (перевод А. Кантемира, 1740).