И солнце взойдет. Он. Варвара Оськина
здесь шли ожесточённые споры. Сдвинутые в сторону кресла, смазанная на полках с экспонатами пыль, отброшенный в порыве журнал. Рене цепляла мелочи привычным взглядом хирурга, которым много лет училась замечать малейшие отклонения. И прямо сейчас, когда любой другой развернулся бы и ушёл, она замерла. Немного не так ложился свет из покрытого пылью окна. Почти незаметно, но иначе кривились тени от раскинувшегося во внутреннем дворике жёлтого клёна. Именно поэтому Рене сделала шаг вперёд, затем ещё, а потом со всей силы вдавила тревожную кнопку своего пейджера.
Она действовала совершенно бездумно, на грани автоматизма, когда, обежав большой письменный стол, прижала пальцы к сонной артерии, а в следующий момент уже упиралась основанием сцепленных в замок ладоней в грудную клетку неподвижно лежащего Хэмилтона. Тридцать компрессий и два вздоха. Тридцать и два. Рене знала чёртовы числа, помнила до автоматизма ритм, с которым прогибались внутрь кости грудины, но смотрела на чуть посиневшие губы в колючей всклокоченной бороде и думала: почему это не работает?
За спиной послышались чьи-то торопливые шаги, голоса. Но Рене не обращала внимания, потому что задыхалась от собственной паники и чрезмерных для её щуплого тела усилий. Вокруг поднялась суета, мелькнули свет фонарика, руки в перчатках, кислородный мешок. Однако она не отвлекалась и равномерно давила. Когда же под ладонями треснула ткань клетчатой рубашки профессора, обнажив бледную грудь, Рене почувствовала, как что-то дёрнуло её прочь. Некто вцепился в плечи с такой неистовой силой, что протащил почти до самого шкафа, откуда прямо на голову больно посыпались стопки журналов. А затем раздался сухой звук разряда дефибриллятора. Он показался таким деловым, даже нахальным, ворвавшись в уши гарантией жизни. Да что там, сейчас для неё так звучала сама чёртова жизнь. Но тут он засвистел снова, словно взвившаяся в небо петарда, и взорвался ударом, от которого дёрнулось тело. Снова. А затем снова. И ещё раз.
– На каталку его, и ещё эпинефрин! – донёсся крик.
В коридоре загремели колёса и задребезжал блок с переносным кардиомонитором, когда следом раздался новый разряд. Она попыталась встать, но ей не дали. Тогда Рене попробовала оттолкнуть держащего, однако руки не слушались. Казалось, из них разом вытянули все до последней ниточки силы.
– Хватит, Роше. Сейчас ты ему ничем не поможешь, – послышался над головой голос Энн. – У нас в больнице достаточно реаниматологов…
Рене прервалась, вслушиваясь в доносившиеся из коридора голоса, затем натянуто улыбнулась. Она подняла голову и вгляделась в глаза склонившейся к ней медсестры. В этот момент сзади наконец расцепил руки какой-то студент. Оглянувшись, Рене вспомнила, что видела его сегодня в операционной.
– Четыре минуты. Ты спасала его больше четырёх минут. Поверь мне, ничего другого тебе уже сегодня не сделать. Сомневаюсь, что даже вилку сможешь держать, не говоря о скальпеле. А потому ты сейчас успокоишься, сделаешь три глубоких вдоха и встанешь на ноги.
Энн говорила