Паучиха. Книга I. Вера. Татьяна Владимировна Фильченкова
подошла к зеркалу вплотную и всмотрелась в своё лицо: обветренная кожа шелушилась, губы растрескались, под глазами залегли тени, выбившиеся из косы пряди прилипли ко лбу. Когда она в последний раз мыла голову? Дней десять назад? Вспомнился блеск чистых волос польки. Надо нагреть воды и привести себя в порядок.
Подбросив в печурку дров, Вера взяла ведро и отправилась было за водой, как в памяти всплыл разговор с Ольгой. Когда та в очередной раз побрилась, Вера спросила, зачем она себя так уродует. Ольга ответила: «Знаешь, Верка, порядочным человеком быть куда сложнее, чем красивой бабой. Когда освобожусь, отращу волосы, надену платье, и – вуаля. Только гнилое нутро никакие наряды не исправят. Да и зачем мне здесь прихорашиваться? Чтоб Яшку радовать? Нет, не женское это место. Нам, главное, выжить и не сломаться. Об остальном позже думать будем».
Выжить и не сломаться… А Вере больно. Болит надлом её женственности. Права Ольга: всё остальное потом.
Бритвенные принадлежности нашлись в ящике с инструментами, а ножницы куда-то запропастились. Не беда, и ножом можно справиться. Вера принялась пилить тугую косу под корень, волосы жалобно скрипели под лезвием. Оставшиеся вихры она выскоблила опасной бритвой и бросила волосы в печь. Огонь затрещал возмущённо. «Вот и всё. Жаль, что нельзя так же сжечь боль».
Снова тянулось ожидание у окна. Давно перевалило за полночь. Лысая голова мёрзла, и Вера повязала косынку.
Послышался приближающийся звук мотора. Машина остановилась перед госпиталем. Полечка!
– Ты что не спишь? – удивился Павел, увидев встречающую его Веру. – Ни за что не угадаешь, что я привёз!
Она не ответила.
– Вера, морфин! Ты представляешь? Морфин!
– Что ж вы так долго его везли?
– Да встрял за артиллерией, еле тащился, обогнать никак. Вера, ты не понимаешь, что ли? У нас есть морфин! Это глубокий наркоз!
– Я знаю.
Павел оставил попытки добиться от неё радости:
– Здесь есть вода? Мне бы умыться. И перекусить чего.
– Пойдёмте, покажу.
Вера повела его в комнату с печкой, в которой устроили кухню и столовую. В отличие от мрачного фойе здесь было светло.
Павел вдруг сдёрнул с неё косынку:
– Ты что наделала?
– А зачем мне волосы? Сейчас не время быть женщиной.
– Ч-чего-о?..
В его тёмных глазах вспыхнули озорные искорки, уголки губ поползли вверх.
– А польская врачиха красивая. Правда? – издевался он.
– Не разглядывала.
– Разглядывала, я видел. – Он уже смеялся. – Представляешь, они с мужем работали в этой больнице ещё до войны. Перед приходом немцев вывезли раненых в безопасное место и сожгли картотеку, чтобы по ней не смогли найти евреев. Но сами не успели уехать. Жили по чужим документам у друзей. Если бы фашисты узнали, что они врачи, то могли бы привлечь к работе. Эти супруги продолжали тайно практиковать и даже основали подполье. Многие в городе их знали, но никто не выдал. И вот, когда Варшаву освободили,