Элегия забытых богов. Рина Лесникова
глянул на грязные одежды, но ничего не сказал. Опять взял за руку, как будто боялся, что попытается сбежать. А куда бежать-то?
– Пусти!
Словно и не слышит. Тащит, как козу на верёвочке. Если упираться, только больше на ту самую козу походить.
Привёл в отцовский кабинет, где уже находились сам граф Доррей и жрец Тихвин.
– Здравствуй, Олетта, – первым нарушил тишину его светлость.
– Драсссти, – пора бы и вспомнить, что с глупых и спросу меньше. Вытащить из-под юбки ступню и смущённо ковырнуть ковёр пальцем.
– Олетта, – укоризненно протянул граф, – зачем ты стараешься казаться глупее, чем есть на самом деле?
Глупее? Да она самая последняя дура! Оставила новые ботинки и чулочки в той комнате! А ну как больше не получится туда вернуться? Надевать не стала, сберечь хотела. Сберегла. Ведь обязательно кто-нибудь из горничных их найдёт да стащит.
– Никто ничего плохого тебе не сделает. Просто ответь на несколько вопросов. Что ты так всполошилась?
– Ботинки! Я забыла забрать мои ботинки! – выпалила Летта.
– Какие ботинки? – на лице его светлости проявилась некоторая озадаченность.
– Новые. Мне их гона Рига дала перед тем как в Долину отправить.
– Новые, говоришь? – старший Доррей сделал знак сыну, и тот вышел из кабинета.
Неужели, за её обувкой? И чего про графа говорят, что он жестокий и злой? Опять же, что такому богачу какие-то ботинки. Ему и невдомёк, что для кого-то они целое состояние.
Вскоре вернулся Феррес. В его руках были чулки и те самые ботинки. Только отдал их парнишка не законной хозяйке, а отцу. Тот их взял и принялся внимательно рассматривать.
– Новые, совсем не стоптанные. Ты в них ходила? – обратился его светлость к Летте.
Это что же, забрать хочет?
– Ходила, как не ходить, для того и обувка нужна, чтобы ходить в ней.
– А когда вышла из Долины, ботинки на шее висели! – с готовностью сдал Летту жрец.
– Так запачкались бы, – простодушно ответила девочка. – Там же дождь был.
– Сколько времени ты провела в Долине мёртвых предков? – похоже, графу надоело ходить вокруг да около.
– Одну ночь, – честно ответили ему.
– Расскажи всё, что помнишь. С того момента, как вышла из моего кабинета перед ночью Лихолета. И знай, я прекрасно вижу ложь.
С этого станется. Если уж ей запросто ночное зрение наколдовал, которое, кстати, всё ещё действует, то себе и подавно может наколдовать что угодно. А Летта что, Летта и не лжёт. Ей лгать ни к чему.
– Потащил меня, значит, его святость к гоне Риге, чтобы, значит, помыть и приодеть. Помыли, значит, вещи эти дали, ботинки, опять же. А потом его святость дальше потащил, в храм. Я нисколько не обманываю! – возмутилась Олетта, заметив, как граф поморщился. – Так всё и было. Вот, ещё синяки на руках не прошли, как держал крепко.
– Синяки, говоришь? А ну покажи!
И что может быть интересного в синяках? Рассматривает так, как будто