Жрица. Анастасия Верес
не нужно разрешение семнадцатилетней Вербы, чтобы дышать не спертым воздухом.
– Там дождь, – неуверенно возражает она, но я уже выхожу из дома.
Не обращая внимания на боль в грудной клетке, делаю глубокий вдох и медленно выдыхаю. Сжимаю и разжимаю кулак, впиваясь отросшими ногтями в кожу ладони. Небо хмурое, низкое, дождь холодный и частый. Ветер налетает порывами, но ничего не говорит.
Успокойся, дыши ровнее.
Дыши.
Просто дыши.
Это уйдет.
Ничего не помогает, и я выхожу из-под навеса, развожу руки в стороны. Запрокинув голову, чувствую, как капли с силой разбиваются о лицо и стекают по нему. Ветер дергает за волосы, шумит, ругается. Небо грохочет и сверкает. Совсем не ощущается холод. Боги гневаются, журят, но не наказывают. И дождь – не то что вода из трубы. Повязка на руке намокает, как и вся одежда. Я чувствую запах собственной крови, кружащий возле меня. Я расправляю пальцы, ветер скользит меж ними. Меня прощают.
Я сбрасываю обувь и встаю босыми ногами на траву. Я крепну как дерево, питающиеся корнями от земли. Ко мне возвращаются силы и уверенность. Сверкает молния, разрезающая почти ночную темноту. Меня обдает горячим ветром, и я вздрагиваю всем телом, подаваясь навстречу. Я вбираю в себя, пустоты заполняются, и все отступает.
Дыши.
Просто. Дыши.
Гроза заканчивается, стоит мне опустить руки, дождь стихает и снова начинает мелко моросить. Мне не в чем винить охотника, как тут не подумаешь, что я демон. Холод постепенно пробирает, поднимаясь от босых ног, я подхватываю обувь и возвращаюсь к Вербе.
– Пусть твой муж передаст, я готова говорить с вождем.
Глава 2
Ночью я долго смотрю в небо, вместо того чтобы спать, пытаясь разглядеть созвездия сквозь тучи. Мне нужно определить направление, куда двигаться после того, как закончу здесь. Рука снова начинает пульсировать, и больше всего хочется стиснуть пальцы в кулак. Хвала Богам, я не безумна и стараюсь беречь ладонь, мягко прижимая ее к груди. Когда боль чуть отступает и успокаивается, снова ложусь. Периодически из глубины дома доносятся плач Ивы и легкая незатейливая колыбельная, от этого хочется выть, а не спать. Разозлившись на себя окончательно за неуместную чуткость, отворачиваюсь к стене и, заткнув уши подушкой, закрываю глаза.
По утру рука перестает так беспокоить, и я, намереваясь не ленится в ожидании беседы с вождем, не без труда переплетаю косу вокруг головы и натягиваю выданные ботинки. Надо бы уточнить, что стало с моими сапогами. Сбегала я точно в них, а очнулась совсем нагой. Одежда, стало быть, вся в крови, и ее либо выкинули, либо пустили на тряпки, а вот сапоги хорошие, и никакая пытка их не испортит.
Стоит мне выйти, и обманчивое ощущение свободы исчезает, потому что я натыкаюсь взглядом на сидящего на крыльце Рутила.
– Оставили сторожить? – Меня веселит то, с каким обреченным лицом он выполняет задание.
– Сама понимаешь, – не лукавит он.
Ну и что ж, жить под конвоем я умею.
– Мне