Собиратель ракушек. Энтони Дорр
в стадо с подножки вертолета? Нашел ли он веру, сожаление, огромный и печальный шар пустоты у себя за грудиной, своего невидимого, незнакомого сына, да хотя бы одно из чудесных писем Джоша, оставшихся без ответа?
Нет. Не успел. Яд уже разливался в груди. Ему вспомнился синий цвет. Вспомнилось, как один из Джимов у рифа любовался окрасом рыбы. «Надо же, прямо лазурь», – приговаривал он. Собиратель морских раковин, как ему помнилось, мальчишкой видел такую синеву в Уайтхорсе, глядя на ледяное поле. Даже теперь, пятьдесят пять лет спустя, когда зрительные впечатления больше его не посещали, даже в сновидениях (и облик мира, и собственное лицо давно забылись), он помнил непостижимую кобальтовую синеву на нижней кромке расщелины. Он сталкивал туда ногой снег, и крошечные искорки исчезали в ледовом разломе.
И тут тело покинуло его. Он растворился в самом ярком, самом живописном месте – в облаках, дымкой поднимающихся над горизонтом, в звездах, что сверкают в своих непроглядных пределах, в деревьях, вырастающих из песка, в живых приливах и отливах. Трудно представить, что он чувствовал, какое жуткое, холодное одиночество.
Нашла его поутру та самая девочка, Зэма, дочь муэдзина. После своего исцеления она каждую неделю привозила ему рис, вяленую говядину, туалетную бумагу, хлеб, сухое молоко в картонных коробках, а изредка – еще и почту, если было что привозить. Сидя на веслах, она, девятилетняя, добиралась из Ламу туда, где ее не видели ни с острова, ни с других лодок, а сама она видела только мангры; иногда она разматывала скрепленный булавкой черный платок и подставляла солнцу плечи, шею, волосы.
Коллекционера вынесло на полосу белого песка; он лежал навзничь. В километре от дома. Свернувшаяся у него под боком, жалобно выла мокрая Тумаини.
Он был бос; левая рука сильно вздулась, ногти почернели. От него пахло морем и тысячами вареных головоногих моллюсков, которых он пинцетом извлекал из раковин. Девочка втащила его в свою утлую лодчонку, приладила уключины и стала грести в сторону кибанды. Тумаини вприпрыжку бежала по берегу, останавливалась, чтобы подождать лодку, тявкала и пускалась дальше.
Заслышав под дверью девочку с собакой, Джимы, растрепанные, с красными глазами, выскочили из своих спальных мешков и расстарались, чтобы ей помочь. Коллекционера морских раковин внесли в дом, с помощью девочки вызвали доктора Кабиру. Лицо хозяина дома обтерли посудным полотенцем; послушали слабое, замедленное сердцебиение. Пару раз он переставал дышать, и эти здоровенные газетчики делали ему искусственное дыхание рот в рот.
Окоченение не проходило. Тянулись бессчетные часы, недели, месяцы. Он этого не ведал. Ему грезились крошечные стеклодувы, которые изготавливали из стекла зубы улитки, похожие на микроскопические ледяные иглы, на тончайшие рыбьи косточки, на лучи снежинки. Ему грезился замерзший океан под толстой коркой льда, по которой