Заброшенное село. Ночь. Любовь Безбах
А потом они вдвоём, Алёна и тёща, принесли из загса новенькое свидетельство о рождении. Вадим – вот как звали теперь его сына! Вадим, блин! Какой-то Вадик… Вадим Михайлович, тьфу! Михаил был оскорблён. Отныне тёща исчезла с его горизонта. Есть она, нет её – неважно. Она обижалась, пыталась поговорить, ругалась – зять мазнёт равнодушным взглядом, вот и будет с неё.
Исчез и сын. «Интересно, а если б не имя, любил бы я его?» – думал Михаил, таращась во тьму. Ответа не было. Хотя… хотя… Он и до конфуза с именем с прохладцей относился к червячку в пелёнках. На руки брать не хотел, не смотрел, и уж тем более не тётёшкал сыночка, даже в голову не пришло ни разу. Неужели не в имени дело?
Михаил и думать забыл об игрушках. «Есть разница, как сына зовут, есть же! Мог бы и сам в загс съездить, что мешало-то? Заработался, что ли? Ну, и заработался. Нашёл кому доверить. Самому надо было». И что бы изменилось, если бы Вадика звали Дима? Михаил поразмыслил, примерил имя Дмитрий к Вадиму и пришёл к выводу, что Вадим – он Вадим и есть, но никак не Дима. И не Саша, и не Володя. «За что ты его так не любишь, Миша?» – в сердцах спросила Алёна, когда он отлупил сына по жалобе марьиванны. «Мой ли это сын?» – буркнул тогда отец, не остывший ещё от нового метода воспитания. «В зеркало посмотри на себя и на него! – бросила Алёна. – Ишь, ты, нашёл крайнюю!»
Они тогда вроде не поссорились, но среди ночи Михаил вдруг проснулся, а потом услышал с соседней подушки тихие всхлипы. О сыне плачет, – понял он, соскочил с дивана и ушёл на балкон курить. «Растит тюлюлюя, – злился он. – Всё сюсюкает над ним, юбку бы ещё на него напялила, дура!» Это было верно, Алёна души не чаяла в сыне, и в самом деле над ним сюсюкала. И Вадик сюсюкал до самой школы, противно слушать. Пацан ведь! И бабушка туда же. Как приедет в гости, сготовит чего, и начинает внука потчевать – приходи, кума, любоваться! «Ешь, пока рот свеж!» «Всё полезно, что в рот полезло!» С души воротит. Испортили они парня. Сейчас ему одиннадцать, хоть не сюсюкает, и на том спасибо.
Снизу вдруг донеслось знакомое «ма-ма». Михаил подпрыгнул на сетке, но сил не оказалось выбраться из неё. Бестолково побарахтавшись, он остановился и нашарил фонарь. Луч заметался по полу, по игрушкам, которые валялись теперь совсем рядом, и ту самую куклу. Она не только вылезла из-под кровати, но и по-собачьи уселась, и теперь глядела на гостя пустыми глазами, вовсе не чёрными, а непонятно какими. Платья на ней не было. Да и игрушки уже не валялись, а их будто кто-то разложил: солдатики, динозавры и роботы стояли на ногах, мягкие игрушки сидели, как и положено зверушкам, хоть и созданным руками человека.
– Это кто надо мной потешается, а?! – рявкнул Михаил и кое-как уселся, шаря лучом фонаря по углам. Никого не было, но он не сомневался, что догадка верна.
– Какая падла мне спать мешает?
Голос был севший, слова кипятком обожгли горло. Луч тем временем наткнулся на большой банный халат,