Раб Петров. Ксения Шелкова
очнулся, когда был уже далеко за городской стеной. Заснеженная дорога вела сквозь лес – тихий, сумрачный. Безмолвно толпились деревья, укрытые снежными шапками, не слышно было ни шороха, ни шелеста птичьих крыльев, ни дуновения ветерка. Красное солнце завершало свой путь, угасал морозный день, а тени на снегу стали сизыми. Андрюс не слышал даже скрип снега под собственными ногами и удивился – впрочем, страха не было; напротив, это безмолвие и неподвижность странным образом успокаивали.
Андрюс вдруг осознал, что не имеет понятия, как далеко он забрёл, и в какой стороне город… Но и это не напугало: возможность провести ночь в лесу казалась не такой страшной, как возвращение домой. Конечно, ему бы хотелось, чтобы рядом был Тихон – но он сам нынче оставил верного друга дома, наказав предупредить, как только воротится дядя Кристиан. Как ни убеждался Андрюс в необыкновенном уме и способностях Тихона, он не верил, что кот сумеет найти его здесь, в лесной чаще, да ещё в такой мороз.
Андрюс стряхнул снег с пенька и присел отдохнуть. Он понимал, что сидеть долго нельзя, его уже клонило в сон… Ясно было, что сон этот на морозе – смертный, что к утру его занесёт снегом, и никто никогда не обнаружит замёрзшего тела, разве что Тихон не забудет его и станет искать, сколько хватит сил. Андрюсу стало жаль единственного друга, но что поделать – Тихону не надо ни о ком заботиться, он хитёр, смел и силён; не пропадёт. А любая тоска утихнет рано или поздно…
Перстень всё это время был надет на палец. Ещё убегая от купца, Андрюс потерял связанные Ядвигой рукавицы – однако левой руке было тепло, точно в изумруде горел скрытый, но сильный огонь. А вот тело понемногу утрачивало чувствительность: он уже не мог пошевелить пальцами ног и чувствовал, как холод сковывает колени, ползёт всё выше и выше… Андрюс покосился на изумруд – проклятье, даже быстрой смерти ему не положено: колдовской камень будет потихоньку согревать его и лишь продлит мучения!
Его охватила ненависть к ведьмину дару – ведь все несчастья, свалившиеся на их семью, всё-всё – из-за проклятой Агне с её изумрудом! Андрюс попытался снять перстень и отшвырнуть подальше – и не смог. Кольцо точно приросло к пальцу.
– Ну за что мне всё это? – вслух простонал Андрюс. – Что ей было от меня надо?
Ответа на вопрос он не дождался, однако его вдруг осенило: что, если изумруд сможет на этот раз спасти ему жизнь? Андрюс с трудом поднялся, морщась от боли в одеревеневших ногах. Он начал разгребать снег и торопливо набрал немного тоненьких веток, сосновых шишек, коры. Он сложил всё это горкой на снегу и вскинул левую руку – если камень мог таинственным образом нагреваться и даже становиться горячим, то…
Получилось! От слетевшей зелёной искры кучка хвороста вспыхнула и загорелась странным голубовато-зелёным огнём. На снегу заиграли изумрудные отсветы; Андрюс поднёс руки к костерку – пламя грело.
Он бездумно следил, как огонёк скользит по собранному