На сцене – ведьма Марьяна. Ольга Васильевна Чемерская
Акулине, шестьдесят. Младшенького она родила уже в сорок два годка. Хороший парнишка. И все люди в деревне были им под стать. Что и говорить, счастливые времена!
Каждая из его дочерей на восемнадцатилетие плела отцу новый плащ. Да, голыми руками. Да с полнолуния до полнолуния, вплетая в крапиву красную нитку. Только тогда он считался действенным. Но только не подумайте, что мука адская – плести из крапивы. Микула дочек любил. Крапивку ту сушили, мяли в мешках, а потом чесали и пряли. Ткань получалась гладкой и блестящей, словно шёлк из китайской земли доставленный. Ну, или почти…
Поговаривали, что Микуле даже не сто, а все двести лет, а прячется он от самой Смерти…
В тот год стояла яркая, нарядная осень. На полях созрела рожь и ячмень, косьбу укладывали в высокие стога, в поле и на дворах. Лук сплетали в длинные косы. Женщины отбеливали лён у реки. Бабье лето было в самом разгаре!
Женщины своё дело сделали: рожь пожали, в стожки уложили. В поле теперь трудились одни мужчины. И вот однажды среди снопов в поле появилась краса-девица. Прошлась она средь мужиков, и у всех челюсти так и поползли вниз. Фигурка точёная, коса, словно пук соломенный, полные икры и глаза чёрные как смоль.
Богдашка, Микулы сынок так в сноп свой и присел. А она знай себе плывёт легкой ладьёй по полю и, ни слова не говоря, сворачивает к домику на опушке.
Дом тот давно пустовал и вот-вот мог развалиться. Не могли молодые парни позволить такой девке-красе в развалюхе ютиться. Собрали инструмент и в три дня общими усилиями хату починили.
А незнакомка только бровью повела одобрительно. Молоком напоила с хлебом и свежим медком. Смотрит, на губах улыбка играет, а сама помалкивает.
– Как зовут тебя, девица и чья ты будешь? – осмелился спросить её молодой мужчина, женатый уж третий год. Гаврила. Взгляд от неё отвести не мог весь день, косился, а в глаза глянуть страшно. Чувствует, что пропал.
Смеётся ему в лицо незнакомка и отвечает:
– Скоро я скажу своё имя. А пока это секрет. И стар, и млад за мной пойдёт. Стоит лишь пальцем поманить. Но тебя среди них не будет…
– Как ты можешь быть для всех? Выбери одного, или мы за тебя драться будем. Устроим состязание!? Кто победит, тот тебя в жёны и возьмёт, – выскочил вперёд разгоряченный Богдан.
Смеется красавица:
– Здорово вы это за меня решили.
Смеётся, а сама на Богдана поглядывает.
«Хорош парнишка: высокий, плечи широченные, губы, словно вишни спелые, руки сильные. Шея белая, на щеках румянец играет… А что, если… его попросить у Микулы? Отдаст ли?».
Возвратились мужики по домам. Рассказывают. А бабам интересно.
Стали они по одной ходить, смотреть на пришлую красавицу. Девчонки стайками, жёны с гостинцами. Тут уж и старухи не выдержали…
Девушки, краснея, болтали, что в избушке красивый парень поселился. Бабы постарше, что зрелый муж. Третьи, такие как бабка Гаврилы, старуха Аглая, пряча глаза и вовсе крестясь, убежала из избушки со страху, под гогот нагловатых парней:
– Что,