После пожара. Уилл Хилл
из ящика, было не узнать. Шанти не мог самостоятельно передвигаться, его кожа приобрела смертельную бледность и свисала с костей, как у теленка; глаза ввалились и потухли. Он не смел и взглянуть на своих Братьев и Сестер, собравшихся посмотреть, как его будут выпускать.
У Джулии и Бекки – под бдительным присмотром Центурионов – ушло три месяца на то, чтобы худо-бедно поставить Шанти на ноги. Три месяца он лежал в постели и хлебал с ложечки бульон. Три месяца, за которые ни Лена, ни Эхо не навестили его ни разу. Шанти покинул Легион в облаке пыли, едва собрался с силами настолько, чтобы сесть за руль и выжать педаль газа.
Жена и дочь с ним даже не попрощались. Не прошло и месяца, как отец Джон объявил, что Господь избрал Лену его новой женой; Лена и Эхо с вещами переехали в Большой дом.
Впрочем, большинство членов Легиона не попадали в такие серьезные неприятности и не подвергались столь суровым наказаниям. Худшим, с чем столкнулась лично я, стало трехдневное лишение пищи по приказу отца Джона после того, как я, впервые заступив на караул, покинула свой пост из-за подозрительного шума за забором, причиной которого оказался бродячий кот.
Трехдневная голодовка далась мне нелегко, но я ее заслужила; Хорайзен долго говорил со мной об этом – объяснял своим густым мягким голосом, что прислужники Змея через главные ворота могли проникнуть на Базу, пробраться в Большой дом и убить Пророка – и всё по моей вине. Он был прав, и его аргументы сработали. После этого, когда приходила моя очередь держать караул, я не оставляла свой пост ни на секунду.
После
– Тебя семьдесят два часа морили голодом за то, что ты на пару минут ушла с какого-то дурацкого поста? – переспрашивает агент Карлайл.
– Меня не морили голодом, меня наказали, – объясняю я. – Ради моего же блага.
Не надо, предупреждает внутренний голос. Не придумывай для них оправданий.
Доктор Эрнандес делает запись в одном из блокнотов, после смотрит на меня взглядом, который мне особенно неприятен: в нем ясно читается жалость.
– Какие еще наказания исполняли Центурионы? – спрашивает психиатр.
Я молчу. Спокойно, спокойно. Он откладывает ручку.
– Мунбим? Ты не хочешь отвечать?
Качаю головой.
– Почему?
– Потому что для вас это пустой звук! – Я удивлена громкостью собственного голоса, но мне ничуть не стыдно. Напротив, я наслаждаюсь изумлением доктора, тем, как расшились его глаза, а лоб собрался в складки. – Да, пустой звук! Вы сидите, обложившись блокнотами и ручками, и всё что-то строчите обо мне, и думаете, будто я не вижу, чем вы заняты и о чем пишете, хотя нахожусь тут же, рядом с вами! Вы всегда такой невозмутимый, и вопросы ваши такие логичные, и для вас это просто задачка, которую необходимо решить, и я тоже для вас просто задачка, а вы этого даже не понимаете! Я рассказываю вам все это не для того, чтобы вас развлечь или угодить вам. Я это пережила, это моя реальная жизнь! Неужели не ясно?
Агент