После пожара. Уилл Хилл
соперников выбирает лично отец Джон – и в течение трех минут отрабатывает навыки рукопашного боя. Использовать можно что угодно: кулаки, ногти, зубы, ноги, камни, деревяшки. Эта тренировка тоже обязательна для всех, но, в отличие от стрельбы, в драке изображать видимость не получится. Когда ты палишь по деревьям, чей-то внимательный взгляд, может, и заметит, что твои пули не попадают в цель, однако, если желания стрелять нет, можно просто не стараться. В боевой подготовке все иначе. Если Центурион заметит, что ты щадишь противника, тебя выставят на всеобщее обозрение и сделают из тебя показательный пример. В Легионе Господнем нет места жалости, как нет места слабости и неповиновению – все три греха жестоко караются, и если ты не идиот, то понимаешь это очень быстро.
Отец Джон шепотом называет Центурионам имена соперников в парах и наблюдает, как нас ставят в две линии лицом друг к другу. Сегодня напротив меня Люси, одна из самых добрых и милых девочек во всем Легионе. И это никакая не случайность. Только слабоумный не догадается, что происходит на самом деле: отец Джон проверяет – при всех, – готова ли я причинить вред дорогому мне человеку просто потому, что Пророк отдал такой приказ. Не вышла ли из подчинения. Можно ли мне еще доверять. Меня как будто судят, не предъявив обвинений, хотя все они мне известны. Мама. Нейт.
Люси всего двенадцать, она на добрую голову ниже меня и весит килограммов тридцать пять – тридцать шесть, не больше. Я могу вырубить ее за пять секунд, и именно так мне следует поступить – разделаться с этим мерзким заданием как можно скорее, причинив Люси минимум боли – но я не хочу. Я не стану так делать.
Я стараюсь скрывать свои эмоции – и вроде бы мне это удается, во всяком случае бόльшую часть времени, – и все же я страшно злюсь на Нейта, на маму и на себя. Моя злость острая и жгучая, а голова полна отвратительных мыслей, из-за которых, как меня приучили верить, я обречена гореть в аду, и, пускай даже я понимаю, что многое изменилось – изменилась я сама, – где-то в глубине души до сих пор живет моя прежняя личность, и та прежняя «я» до сих пор истово верит в неотвратимость кары за мысли, что возникали у меня, когда я, держа в руках винтовку М4, глядела на отца Джона, и за все остальные думы, которые по ночам не дают мне уснуть и отравляют сны.
Чушь собачья, шепчет внутренний голос, ты не… Я велю ему замолчать. Я действительно заслуживаю наказания, пусть даже об этом не знает никто, кроме меня. Я злюсь, мне страшно и одиноко, и неизвестно, что будет дальше.
Но прямо сейчас я хочу почувствовать хоть что-нибудь. Поэтому, когда Беар командует: «Начали!» – и Люси, подскочив ко мне, делает пробный замах в мою сторону, я не шевелю ни единым мускулом. Наоборот, я позволяю ее кулачку вмазать мне по носу – и наслаждаюсь взрывом боли в черепе. Из глаз моментально брызжут слезы, в горле появляется медный привкус крови. Сквозь пелену слез я вижу панику на лице Люси, однако бояться ей нечего: давать сдачи я не намерена. Я стою неподвижно, как статуя, дожидаясь, пока она сообразит, в