Испытания жизни. Валерий Уваров
если ты и к прохожим пристаешь с поповским дурманом? Если хочешь от меня получить денег, то знай, наперед: я, никому никогда, ничего не подаю. А, ну, пошла от меня прочь.
Он хотел оттолкнуть подальше нищую и, как ему показалось, наглую старушенцию прочь от себя, но почему-то никак не смог этого сделать, хотя в другой ситуации он не раздумывал ни минуты. Что-то заставило его остановиться от подобного поступка, и он, обогнув побирушку, скорым шагом отправился дальше, пытаясь забыть неприятные и непонятные для него слова. Но Эдуард, как человек не глупый, в глубине непонятной, для него самого, своей души, чувствовал и знал, что он совершает подлость и мерзость по отношению к другу, но и останавливаться было слишком поздно. Он перешел некую запретную границу, и Рубикон, после перехода, которого обратного пути нет и быть не может. И, поэтому, теперь ему осталось идти только вперед, навстречу своим страстям и порокам, так как именно в порочном движении заключалась его временная сила и дальнейшее направление его жизни. Короткий период колебаний в выборе целей добра и зла у него закончился. Он выбрал злостные намерения и, теперь, словно локомотив, набирающий скорость на прямом отрезке железнодорожного полотна неуклонно устремлялся к поставленной цели, пока есть запас угля и дорога позволяет двигаться вперед.
Александр держался спокойно и ничем не выдавал внутренних чувств негодования и отвращения ко всем следственным действиям, проводимых в отношении его. Он хорошо знал все хитрости и уловки ведения допросов и, поэтому, он не произносил никаких лишних слов и, тем более, не собирался давать какие-либо пояснения, за которые легко мог бы ухватиться допрашивающий. Он отвечал лаконичным «да» или «нет» и полковник Соколов, лично присутствующий при его допросе так и не сумел выявить ничего дополнительного о «вражеской деятельности» бывшего следователя Ульянова, кроме старых сведений, услужливо предоставленных ему Хватовым.
– Итак, Ульянов. Ты у нас отрицаешь прямую связь с контрреволюционным подпольем и, в частности, с бывшим попом Хребтовым, – в какой раз его спрашивал хмурый, пожилой следователь, имеющий значительный опыт во «внутренних расследованиях».
Когда Александр в очередной раз ответил ему привычным словом «нет», следователь не выдержал определенного «издевательства» над собой и, срывая голос, пропел Ульянову чуть ли не петушиным фальцетом:
– Ты что козел вонючий! Думаешь поиздеваться здесь, над нами. Ничего у тебя из этого не выйдет. Раньше тебе надо было подумать о том, что ты натворил, сволочь.
Он кивнул головой сотруднику, стоящему в углу кабинета. Милиционер, нисколько не мешкая ухватил за волосы голову Александра и с силой три раза ударил ее о столешницу. Из рассеченной верхней губы Ульянова потекла струйка крови.
– Ну, а теперь скажешь мне, откуда у тебя, у простого следователя такие деньги. Сколько тебе их дал поп, и за какие такие заслуги?
Александр попросту молчал. Да и что толку