Когда овцы станут волками. Алексей Немоляев
белок, представленный в виде удобоваримой структуры.
Грузин набрасывается на еду. Фролов, тем временем, взирает на отвисший подбородок хозяина заведения. Жирдяй перебарщивает с синтетической едой. От нее всегда раздувает.
Толстяк делает вид, что не смотрит на следователей. Отворачивается, хмурится, потягивает бирюзовый коктейль из блеклого фужера, сплющенного в огромных пальцах.
– Вообще, – говорит Денисов, перемежаясь с чавканьем, – странное дело… Один глаз, так? Почему только один? Обычно, ну, если снимают роговицу, то сразу с двух. А тут одного нет, – промасленный перст указует в звездно-полосатый потолок. – Вот над чем надо поразмыслить.
Надо бы связаться со Странником, думает Фролов. Есть в этом деле смутный душок незаконных клинических исследований. Периферия города заставлена подобными заведениями. Их жертвы – беззащитные парни и девушки, отобранные бесчеловечными потоковыми плагинами. Список жертв формируется с удивительной точностью…
Толстяк громко кашляет. Грубая отсечка мыслей.
– Пойдем, спросим у него про Лизу, – говорит Денисов, поднимаясь над опустошенным подносом. – Он, ведь, заправляет тут, а?
Фролов коротко кивает.
– Плохой человек. Всегда смотрел на Лизу, как на… как на…
– Кусок мяса? – Денисов надевает восьмиклинку, выравнивает по невидимой линии. – Ну а что тут скажешь? Свинья она и есть свинья.
Тишина. Только далекое перестукивание пальцев сопровождает следователей на пути к расплывшейся туше. Толстяк похож на одного из тех огромный хряков, напичканных стероидами, выращенных ради заоблачно дорогого «натурального» мяса. Живот раздут, любитель синтетики, не-белка, грушевидное скопление подкожного жира.
Кивает заросшей головой, грузные щеки колышутся в такт переливу звездно-полосатого флага, горящего в дополненной реальности за его широченной спиной. Коротким жестом показывает, что слушает.
Фролов чувствует запах жира и застарелого пота.
– Мы хотели бы спросить вас по поводу одной вашей сотрудницы. Бывшей сотрудницы.
Желтушный взгляд не выпускает Фролова. Шарнирные зрачки раскачиваются, вращаются в замкнутом пространстве красноватых склер. На толстой руке (кожа выдублена, груба) светится татуировка – хвост лисицы, переливается от бардового до ультрамаринового синего.
Толстяк замечает прикованный к его руке взгляд. Щелчок по коже, и фотоэлементы гаснут.
– А, – тянет гласную, которая несколько секунд ещё остаётся висеть в прогорклом воздухе. – Следаки… хм… хммм… что ли? Чего вам?
– Елизавета Васнецова, – говорит Денисов. – Знаешь такую? Она здесь у тебя работала.
Толстяк не спешит отвечать. Время течёт медленно, рассеянно, рас-терянно, густо оседает в жировых складках распухшего подбородка. Поворачивает голову к Денисову.
– Знаю. Работала. Такая, – выталкивает слова из окаменевшего рта. – Только, вот, смылась.