Тополь. Оррин
не впервые. Тянет только у приятелей отца, знает, что тяжко нам его пострела под топор отдать, вот только сегодня почему-то и травнику досталось. Один раз его ловили. Байфан-кожевник высек его так, что пил у меня вечером левой, настолько утомилась правая. Аиф вернул владельцам награбленное и пару недель сидел смирно, а сегодня за старое. И все из-за отца, кузнеца.
Эйнин был славным мастером и добрым другом, до того как семь лет назад с ним не приключился паршивый случай. Однажды к нему в кузню заявилась девица из знатных, красоты сказочной, и заказала нож. В общем, ничего особенного, кроме того, что приходила она это дело сама вести, а не через прислугу. В оговоренный срок лезвие было готово. Девица вновь пришла сама и щедро оплатила работу. А через несколько дней ее старшую сестру и маленького брата зарезанными нашли в постелях. Душегуба, в чужой крови, бешеного, как псину, изловили сразу же. Им оказался конюх семейства, а орудием убийства – нож Эйнина. Ну, в Управе не полные дураки сидят – сообразили, что без девицы тут не обошлось. Конюха пытали, да он все одно твердил: бес его попутал, а девица ни причем. Тогда про нож вспомнили, глядят: выделка высшей пробы, вызвали кузнецов, а тут какая штука выходит, чтец: из прислуги о клиночке-то этом не знал никто. Выходит, если б тот, кто ковал, на нее показал, тут для ведьмы дело-то совсем по-другому бы обернулось. Оно, конечно, и странно, что она, убийство вздумав, сама под себя ножом этим копала. Ей бы его, наоборот, на виду держать, а потом кражу разыграть, но будто знала она, что кузнеца опасаться нечего. В общем, дошел черед и до Эйнина, спрашивают: «Ты нож ковал?». А он возьми да и соври: «Нет, не моя работа. И девицы этой в глаза не видел». Молва потом шла, что, мол, и его, выходит, захомутала, а мне вот думается, боялся он, как бы его собственным же ножиком холопы ее не пощекотали. Конюха, короче, вздернули, девицу не уличили. Мать ее, хвала Кариду, уже успела почить, а отец крепко хворал и вовсю собирался к супруге, видно, потому в ту пору девка дело это темное и затеяла. Ждать ей пришлось недолго: как узнал бедолага, что с детками стало, так на тот свет и отправился. Вот только и пировать на могилах родных не долго довелось ведьме. Редкая для бабы у нее была страстишка – на лошадях она носилась по-мужски и без седла иной раз. И уж не знаю, небеса ли, подземные ли владыки взялись свершить то, что не смогла Управа, только вечерком одним взбеленился под нею любимый рысак, скинул оземь, поломала она себе шею, да и сдохла. По мне так легкая плата за четыре смерти. Тут бы и конец повестушке, но для Эйнина все еще начиналось. Жене его в ту пору срок подходил разродиться, и получилось, что тем же вечером, как наездницу конь погубил, явила она на свет девочку и туда же к мертвякам. Тем самым вечером, понимаешь. На словах-то ему, понятное дело, посочувствовали, а по сути, чужое горе для людей – вино, дай волю, упьются. В наших краях в родах редко мрут, ну и начал народ судачить: поди, не ладно что-то с кузнецом, и про ножик, конечно, вспомнили. Говорили, карает его Карид за то, что девицу не выдал. Ну а дальше пошло-поехало. Начали у людей клинки эйниновы за столом в живот ближнего соскальзывать, молоты пальцы дробить, подковы слетать, стремена ломаться,