.
задёрнуты. Что ж, богомольцу просто необходимо творить добрые дела. Де Ригаско придержал гнедого и сощурился. Девушка засмеялась. Глаза у неё были чёрными и жаркими, в коротких, словно припудренных кудрях полыхал алый цветок, вместо креста на смуглой шейке серебрилось крохотное пёрышко. Хитана, и как он сразу не сообразил?
– Куда идёшь, мучача[11]?
– На праздник, мой сеньор, – белые зубы, коралловые губки, – в Сýргос.
– И много там ваших?
– Много, мой сеньор. – Быстрый взгляд и улыбка, лукавая и мимолётная, вроде и видел, а вроде и нет.
– Не знаешь ли ты женщины по имени Ампаро? Она из ваших, ей должно быть… – Сколько же плясунье теперь? Не меньше тридцати, а скорее больше. Сын у неё или дочь? Неважно… Хитаны, любившие чужаков, отдают сыновей братьям, а дочерей – матерям.
– Ей около тридцати, – твёрдо произнёс герцог, – она повыше тебя. На левой щеке у неё родинка и ещё одна над верхней губой.
– В нашем адуаре две Ампаро, мой сеньор, но одна старше, а другая младше. И родинок у них нет.
– А в других адуарах? – потянул нить разговора Карлос.
Девушка покачала головой. Она больше не улыбалась.
– Мы здесь чужие, мой сеньор. Мы пришли из-за гор, те, кто уцелел… В Виорне больше не пляшут, а поёт лишь та, что вечно косит. Нас принял адуар Муэны, мы не знаем других.
– Здесь вам ничего не грозит. – Рука Карлоса сама рванулась к эфесу. Война не вино, она остаётся в крови надолго. Навсегда.
– Мигелито так и сказал. – Девушка шагнула назад, она хотела уйти.
Герцог оглянулся – карета с белыми занавесками спокойно катилась вперёд. Две женщины – навеки твоя и чужая…
– Как тебя зовут?
– Лола, мой сеньор.
– Мы ещё увидимся, Лола! – Кольцо с рубином угольком взмыло в горячий воздух и упало в раскрытую ладошку. Зачем он обещает встречу? Почему вспомнил ушедшее? Двенадцать лет – это почти треть жизни, за двенадцать лет можно забыть. И он забыл, а потом встретил белокурую Инес. Они счастливы, они ждут сына, так почему?!
– Да благословит вас Пречистая! – Алый цветок возникает из пыльного омута, рука сама его подхватывает. – Вас и вашу сеньору, если она у вас есть…
2
Белые недотроги клонятся под тёплым ветром, целое море белых недотрог. Топтать цветы нестерпимо жаль, но надо идти… Она не должна, не может опоздать к мессе. Инес сделала шаг и замерла на краю долины, глядя на вырастающий из душистых волн храм. Колокол настойчиво звал вперёд, но недотроги хотели жить, им и так отпущен лишь день, и день этот перевалил за полдень.
– Иньита. – Цветы её знают, знают и зовут… Какой знакомый голос, весёлый, насмешливый. – Иньита, проснись. Приехали!
– Хайме, ты?
– Я, – ответили недотроги ломким юношеским тенорком и исчезли. Стало жарко и тревожно. Почему небо обили алым шёлком? Это не к добру.
– Инья, – не отставал братец, – просыпайся!
Инес
Мучача – обращение к девушке.