Установленный срок. Энтони Троллоп
все блага нашего существования? Может ли быть, чтобы Тот, Кто нас создал, предполагал, что мы будем так относиться к своему уходу из мира? Учителя религии пытаются примирить нас с этим, и в своем тщетном рвении стараются добиться этого, представляя нашему воображению адский огонь, в который должны попасть девяносто девять человек из ста, и лишь одному будет позволено спастись на небесах, которые едва ли можно сделать более привлекательными для нас! Разве так можно успокоить человека при мысли о том, что он покинет этот мир? Но для нашего достоинства как людей необходимо, чтобы мы нашли способ сделать это. Лежать, дрожа и трясясь на кровати в ожидании черного ангела смерти, не подходит моей мужественности, которая ничего не боится, которая не боится и не будет бояться ничего, кроме своих собственных грехов. Как нам лучше подготовиться к тому дню, которого, как мы знаем, не избежать? Это вопрос, который я всегда задавал себе, который задавали себе вы и я, и на который, как мне казалось, мы уже ответили. Давайте превратим неизбежное в то, что само по себе будет считаться славой для нас. Давайте научим мир смотреть в будущее с надеждой, а не с замиранием сердца. Я думал, что трону многих, не красноречием моих слов, но энергией моих мыслей; и вы, о мой друг, всегда были тем, кого я имел величайшую радость иметь рядом с собой как соратника моих устремлений.
– Но я на девять лет старше вас.
Я снова пропустил мимо ушей один год, прибавленный к моему возрасту. Теперь в такой пустяковой ошибке не было ничего страшного.
– Но вы все равно согласны со мной в том, что касается фундаментальной истины нашего учения.
– Полагаю, да, – сказал Красвеллер.
– Полагаю! – повторил я. – Это все, что можно сказать о философии, которой мы посвятили себя и в которой нет ничего ложного?
– Она не научит никого думать, что лучше жить, чем умереть, пока он в состоянии выполнять все функции жизни. Было бы очень хорошо, если бы вы могли устроить так, чтобы человека сдавали на хранение, как только он становится абсолютно немощным.
– Некоторые мужчины становятся немощными в сорок лет.
– Тогда поместите их на хранение, – сказал Красвеллер.
– Да, но они не признаются, что немощны. Если человек слаб в этом возрасте, он думает, что с годами он вновь обретет силу молодости. На самом деле, должен быть определенный период. Мы обсуждали это пятьдесят раз и всегда приходили к одному и тому же выводу.
Он сидел неподвижно, молчаливый, несчастный и растерянный. Я видел, что у него на уме что-то такое, чему он едва ли осмелится дать слова. Желая ободрить его, я продолжил.
– В конце концов, у вас есть еще целых двенадцать месяцев, прежде чем этот день наступит.
– Два года, – упрямо повторил он.
– Именно – два года до вашего ухода, но двенадцать месяцев до сдачи в колледж.
– Два года до колледжа, – сказал Красвеллер.
Это, признаюсь, меня поразило. В стране ничего не было известно лучше, чем возраст двух или трех первых жителей, которые должны были быть сданы на хранение. Я бы взялся