Дикие пчелы. Иван Басаргин
записи сбереги для людей наших. Вам, побратимы, – жить в дружбе и согласии. Остальным быть честными, праведными. Коли кто сойдет с этой стези, значит, дед Михайло не смог научить добру. Все уходите, заходит солнце, буду часовать. Прощайте, люди!
Упал на подушку и начал часовать. Устин бросился к любимому деду, истошно закричал:
– Деда, не умира-ай! Не умира-ай!
– Идите, детки, по домам, деда Михайло прожил долго и праведно, царство ему небесное, – подталкивала баба Катя ребят к двери. – Иди и ты, Устинушка. Тяжко умирает человек, но ить учил же вас деда Михайло, что человек на земле гость, только добрый, коий не делает зла.
Ушел Устин вялый, долго бродил за поскотиной, без дум, с какой-то отрешенностью. Это первая смерть любимого человека в его жизни. Сколько их будет еще?
Пришли побратимы и увели Устина домой.
Глава третья. Побратимы
Тайга… Куда ни посмотри – тайга. То насупленная, то ласковая. И живут люди в этом непролазном лесу. Кажется, их совсем не тревожит, что мир окрутился в тугую пружину, что скоро пружина лопнет, раскрутится и натворит бед. Никого не обойдет, всех зацепит своим концом. Но нет, раскольники пристально следят, что творится в миру. А в том миру зло, грехопадение и нет добра.
В письме Гондатти вроде бы ничего особенного и не было: благодарность, призыв защищать эту землю, желание жить в мире. Но для раскольников – это особый знак. Прежде их гнали, травили – и вдруг признание. То письмо долго обсуждалось, его затвердили наизусть ученики, о нем спорили на Большом и Малом советах. Большой – это когда собирались на совет все деревни, Малый – совет стариков. Письмо летописец Макарка, которого уже называли Ляксеич (ведь тот, кто пишет историю своего народа, – почетный человек), наклеил на плотную бумагу летописи.
Из Спасска привез Высочайший манифест Алексей Сонин. Он ездил продавать пушнину и мед. Уже была пробита санная дорога. Манифест Макарка тоже наклеит на страницы летописи, занесет в книгу бытия.
«26-го февраля 1903 года. Божиею милостию мы, Николай Второй, Император и Самодержец, царь Польский, Великий князь Финляндский и прочая, и прочая, и прочая…
Объявляем всем подданным:
Изволением промысла Божия, вступив на прародительский престол, мы приняли священный обет перед лицом Всевышнего и совестью нашей блюсти вековые устои державы Российской и посвятить жизнь нашу служению возлюбленному отечеству…
…Укреплять неуклонное соблюдение властями, с делами веры соприкасающимися, заветов веротерпимости, начертанных в основах законов Империи Российской, которые благоговейно почитают Православную церковь первенствующей и господствующей, представляют всем подданным нашим инославным и иноверным свободное отправление веры и богослужения по обрядам оной…»
Прочитав манифест, Степан Алексеевич вскинул два пальца вверх, воскликнул:
– Наша взяла! Не угомонили предки наши царя Алексея Михайловича, так угомонили мы, наша братия, царя Николая Второго! Победа!
– Не