Распутье. Иван Басаргин
проговорила Марфа, скромно угощая гостей.
– Как бы ни было, я за вас и за Россию радею. Недавно бросил на войну пять тыщ. Раньше о таких деньгах и не мечтал. Теперь и такое могу.
– Лучше бы солдаткам роздал, – проговорил Козин.
– Нельзя, царь из милости просил, не откажешь.
– А чего не бросать? С нашего пота нажиты. Дурак был Безродный, людей убивал, кровя лил, душу свою маял, а этот чисто гребет деньги лопатой. Умней других оказался, – вмешался Ломакин. – Всю долину, и дальше долгами опутал. Шныряет, не спит, деньги делает. Куда ты девать их будешь, когда усопнешь?
– Тебе на гроб чутка завещаю, – начал огрызаться Розов.
– Гад, а не человек!
– Без ножа каждого режет!
– Таким место в проруби!
– Хватит, бабы, галдеть! Вдруг опять не даст коней аль еще чего там.
– Утихомирим!
– Вишь, Федор, каково мне с ними жить? Для всех душа нараспах, а они меня же костерят почем зря. Пусть я гад, но где вы найдете такого купца, коий бы жил без разбоя торгового? Нету такого дурака. Был один дурак – энто Иван Пятышин из Ольги, но и того упёк на каторгу Андрей Силов. Да и сам купец ходил в холщовых штанах. А может быть вера такому? Нет. Купец должен иметь вид, дородность и осанку. Один берет ножом, а другой тароватостью. Ведь я корюсь вам до той поры, пока не вырвусь в большие купцы, а уж там, вот вы где у меня будете! – сжал волосатый кулак Розов. – И не пикнете! Потом узнаете, кто был для вас отцом и благодетелем! – с запалом, но как само собой разумеющееся, говорил Розов.
– Не пужай, пужаны. Знаем, с чего начал, но вот не знаем, чем ты закончишь.
– А где Гурин? С его ведь овец начал господин купец, – перебил перебранку Козин.
– На войне. Был слух, что ранен, лежит в лазарете, будто шрапнелью его посекло.
– Значит, и он побывал в том пекле, еще одним злоумышленником станет больше, – уверенно проговорил Козин. – Там зло быстро копится. Еще быстрее светлеют мозги. Ладно, вы уж не обессудьте, но мне пора на печь, кости ломит от окопной сырости, а тут еще и над тайгой мокреть.
Разошлись сельчане по домам. Лишь староста на чуток задержался.
– Ну, сказывай, как там и что?
– Что сказывать? Война там, чего больше. Я раньше думал, что родня, друзья, как говорится, на всю жизнь – это самые близкие люди. Там понял, что роднёй может быть и неблизкий человек, да такой роднёй, что только за него и болеешь. С Петьшей Лагутиным породнились. Как он там? Хочется убежать к нему, при случае защитить, свой дых ему отдать, душу новую вставить.
– Ладно, все это хорошо. Не крути, о деле говори. Как нам быть, к чему готовиться? Верить перестал?
– О деле? К революции надо готовиться, она не за горами, она за плечами. Всё на пределе, всё готово враз вспыхнуть. Готовить боевые дружины, патронами и винтовками запасаться. Полыхнет революция, а мы тут как тут.
– Вот это дело! Неужели начнется переворот?
– Как пить дать. Сама буржуазия к тому готова, а уж мы и подавно. Но, как говорят большевики, это преддверие революции, наша