Алмазы Таимбы. Сергей Мильшин
которые так и лезли в моторку, пытаясь преградить им путь.
– Давай немного правее, ещё, ещё. Глуши!
Правая стена из кустов внезапно закончилась, а за ней показался небольшой заливчик. Иван чуть довернул руль, и лодка медленно воткнулась в илистый берег.
Тоня, ловко спрыгнув на берег, подтянула лодку. Иван, по заведённому порядку, выскочив следом, помог. Перехватив верёвку, потянул посудину к дереву.
– Берем всё необходимое – и пошли, остальное бельтингом[4] обернём, тут не близко топать. Нет желания таскать туда-сюда всё это хозяйство. Когда тут весной много воды, на лодке чуть ли не в избу заезжаешь, а когда мелко, как вот сейчас, топать и топать.
– Предельно ясно. А с мотором что? Вдруг дождь пойдёт, его не зальёт? Может, задрать его, как Николай Алексеевич на своей лодке делал?
– Ну, мотор накроем колпаком, он в носу лодки лежит, а то, что его надо поднять, это правильно. Смотри, уже думать начал. – Она окинула его насмешливым взглядом, и Иван снова надулся.
Ну что за женщина, ни слова без ухмылки! В этот момент он уже пожалел, что согласился идти с ней.
Но надолго его обиды не хватило. Иван вообще считал себя парнем добрым и отходчивым. И не без оснований. Тем более здесь, в тайге, где за десятки километров кроме них живых людей нет, не до претензий. Пока вытягивал колпак, укрывал мотор, как-то и забыл про её усмешки.
До избы и вправду оказалось далече. Да всё в подъём. Годами натоптанная глинистая дорожка то и дело виляла, по бокам тянулись густые кусты тальника. Ветви забиты речным мусором из смеси старой травы, листвы, мелких веточек. Стоило только задеть, как с них летела пыль, от которой хотелось чихать. Иван догадался, что это остатки хлама, принесённого водой после весеннего половодья. Метров через триста подъём пошёл круче, и на тропе появились деревянные полуразвалившиеся ступеньки. Тем не менее свою функцию они выполняли успешно.
Минут через пять взору открылась полянка, у её дальнего края к высоким деревьям приткнулась охотничья избушка. Перед ней место для кострища, аккуратно обложенное камнем. Тут же широкий дощатый стол, две лавки по краям, в сторонке повалены пара чурок, которые, похоже, вместо табуреток используют, может, косолапый шалил. Метровой ширины навес над входом защищал поленницу, выложенную ровным рядком.
Внутри избы было темновато, маленькое, давно не мытое оконце в задней стене почти не давало света. Под окном, прикрученный к стене, темнел одноногий стол, как в плацкарте поезда. Довершая сходство, слева и справа от него расположились два спальных места, сбитые из досок. Слева, у входной двери пристроилась маленькая буржуйка, изрядно проржавевшая от времени.
Тоня кинула вещи на настил:
– Кушаем, пьём чай и отдыхать. Раньше ляжем, соответственно раньше встанем. Надо одно местечко по морозцу проскочить, утром сам поймёшь, почему.
«И всё на этом. Думай, мол, Иван, сам. Ей, видите ли, недосуг объяснять. Ну ладно, я припомню», – Иван незаметно для себя нахохлился обиженным воробьём.
Весь
Укрывающий материал.