Полицейский. Эдуард Хруцкий
расстраивайся, есть пара литераторов, они так это дело распишут, что твои братцы Гохманы невинными жертвами окажутся.
– Теперь этот Бахтин.
– Опытный криминалист, пожалуй, после Путилина у нас такого не было.
– Он тебе вроде бы нравится?
– А почему нет. Нравится. Честный, смелый…
– Ты на себя погляди лучше.
– Не обо мне речь, Гришенька. Я в вашем дерьме по уши. Дорожки мне обратной нет. Но радуюсь я, когда находится человек, которого вы купить не можете.
– Петя, дружок, не вы, а мы. Мы, понимаешь! Это значит, и ты тоже. Так что девицу-то из себя не строй. Не надо.
– А ты что со мной так говоришь? – Усов грохнул бокалом о поднос. – Я тебе что, уголовник, жиган…
– Нет, нет, – тягуче повторил Рубин и шагнул к Усову.
Так они стояли друг против друга. Высокий, барственный Усов и совсем неприметный в сравнении с ним Рубин. Но была в этой неприметности некая злая сила, появившаяся не вдруг, а взращенная годами кровавой борьбы за место в жизни. Именно так жил Григорий Львович все свои сорок лет. Именно эта сила привела мальчишку из маленького местечка Шполы в столицу.
Усов смотрел на Рубина. На сильные ноги, словно вросшие в малахит пола, на широкую грудь под мятой рубахой. Усов знал, что на ней две татуировки – перекрещенные кинжалы и женская головка. Усов видел Рубина в бане и подивился его сильным рукам и мускулистым ногам, какие бывают только у гимнастов.
Да, этот человек пришел в Петербург навечно, его не столкнуть, не подвинуть.
– Так-то, Петя. – Рубин развернулся на каблуках, подошел к столу, налил себе запеканки, Усову коньяку. – Теперь так. Этот Бахтин мне на дороге второй раз становится. – Рубин сделал маленький глоток, поставил бокал на стол.
Вообще-то, он не любил спиртное. Пил только за компанию, даже свои сладкие напитки. И сигары Григорий Львович не любил. Раз уж считалось, что это принято среди богатых, так, значит, эту гадость непомерной крепости нужно сосать. Куда лучше асмоловские папиросы «Зефир». Крепкие, душистые.
Эх, надоело ему строить из себя аристократа, поехать бы в Одессу, поесть бы жареную колбасу на Привозе с серым мягким хлебом, а потом запить всё это варенцом или молоком топленым с коричневой вкуснейшей пенкой.
И смокинг бы этот снять. Натянуть белый чесучовый костюмчик, рубашку апаш, морскую фуражечку с якорьком. Какое, впрочем, счастливое время было.
– Ты что замолчал-то, – Усов коньяк допил, – загрустил ты что-то, брат?
Воспоминания обожгли и погасли. И нет Одессы. Вообще ничего нет: ни Привоза, ни фуражки, ни костюма из чесучи. А есть дом этот холодный, да забот куча.
– О Бахтине потом. Ты, Петя, должен встретиться с Громобоевым.
– Подожди, Григорий Львович, он же…
– Петя, ты деньги получаешь, чтобы с такими, как Громобоев, встречаться. Он крупнейший скупщик краденого в Питере. Остальные помельче – Шосток, Гаврилов, Фост.
– Они тоже нужны?
– Да, нужны все. Мы сначала их к рукам приберем, а потом уж жиганьём займемся. Поезжай в департамент полиции к Козлову. Завези