Последние дни Спартака. Денис Передельский
с которыми девочка ела, будто опасалась, что кто-то отберет у нее кусок. Я поправлял ее, но она оставалась так же равнодушна к моим наставлениям, как и ее мать, зыркала на меня испуганным взглядом и продолжала мельтешить ложкой.
От пельменей перешла к варенью, сунув в банку облизанную ложку, немного поела. Движения девочки становились все медленнее, глаза наполнялись сытой истомой и подернулись дымкой подступающего сна. Я едва успел подхватить ее, когда она сонно закрыла глаза и опасно покачнулась на табурете.
Когда вернулась Аня, Танька уже спала в моей кровати. Поставив на стол бутылку с самогонкой, Аня неторопливо скинула кофту и присоединилась ко мне. Ужин прошел без интереса, натянуто и скоро. Аня, как и прежде, на робкие мои расспросы о ней и ее судьбе ограничивалась хмыканьем, торопливо, но без всякого аппетита ела и много и часто пила, досадуя, видимо, лишь на то, что не нашла во мне послушного собутыльника.
– Переночуете здесь, – сказал я. – Я постелил вам с дочерью в спальне, а сам устроюсь в гостиной, на диване. Спокойной ночи.
Проводив ее до комнаты, я ушел в гостиную, но только успел постелить себе на диване, как дверь тихо отворилась и в нее скользнула Аня. Она была в легкой, застиранной и оттого посеревшей сорочке на бретельках, с распущенными волосами и равнодушным взглядом. Не успел я и слова сказать, как она, поведя плечами, скинула тонкие бретельки, и сорочка плавно соскользнула к ее ногам. Никакой стыдливости не было в ее движениях. Она просто стояла, обнаженная, и ждала, глядя сквозь меня куда-то в стену. А я, ошеломленный, скользил взглядом по ее щуплой фигуре, по острым, небольшими грушками свисающим в стороны друг от друга грудям, по выпуклому дряблому животу и покатым, некрасивым бедрам.
– Немедленно оденьтесь, – растерянно вымолвил я, не зная, как вести и куда деть себя. – Идите спать, уже поздно. А завтра обо всем поговорим.
– Разве ты не за этим меня пригласил? – глухо отозвалась она, и впервые за вечер в ее глазах отразилось искреннее удивление. – Не бойся, я не заразная.
И снова в голосе ее было столько простоты и привычности жизни, что мне с трудом удалось подавить поднявшуюся внутри волну отвращения к тому миру, из которого она пришла. Я помог ей надеть сорочку и отправил спать к дочери. Долго потом лежал в темноте с открытыми глазами, и все никак не мог уснуть, думая об Ане, о Таньке, о том, что важно для них в этой жизни, а что нет.
Утром, еще до того как я проснулся, они исчезли, прихватив с собой мой кошелек и кое-что из продуктов. Больше их я никогда не встречал.
Одиночество
Делать особенно было нечего, настроение располагало к одиночеству и размышлению, и по пути домой, возвращаясь с работы, зашел я в городской парк. Грустно и уныло встретил он меня, задумчивый и пустой, тревожимый лишь редким и ленивым вороньим карканьем, глухо и безутешно тонувшим в густоте устоявшейся тишины. Совсем не таким был парк во времена моего детства, когда радостно шумели здесь аттракционы. Теперь же их уродливые, гнутые и проржавевшие остовы, давно