Улица милосердия. Дженнифер Хей
курировались озабоченными их развитием взрослыми. Уроки фортепиано, балетные занятия. Летом они ездили в лагерь, где инструкторы за деньги учили их играть в теннис, кататься на лошади, ходить под парусом и работать веслами. Если то, чем ты занимался в детстве, определяло, кем ты в итоге станешь, подбрасывание жезла в значительной степени характеризовало их детство – ее и Джастин – бесчисленные часы, потраченные на оттачивание совершенно бесполезного умения.
Их детство никто не курировал. В дождливые летние дни они мастерили сережки из стеблей одуванчиков. Разрываешь трубчатый стебель на волокна, но не до конца, а потом опускаешь его в лужу, и волокна тут же магическим образом закручиваются в спиральки. Позже они воровали настоящие сережки из киоска в торговом центре: дешевые металлические колечки, оставлявшие на коже зеленые следы. Они все время воровали – батончики из «Ханнафорда», помаду и духи у матери Джастин, которая распространяла косметику «Эйвон» и держала под кроватью сумку с пробниками. Они выуживали старые свитеры из платяного шкафа Уэбстеров – в то время «Эл-Эл Бин» давали пожизненную гарантию на все свои товары. Любую древность, все, на чем была фирменная этикетка, можно было вернуть и получить деньги обратно без всяких вопросов.
Они по глоточку воровали бурбон из заначек, которые мистер Уэбстер прятал в подвале, в бачке унитаза, в ящике с инструментами. Клаудия помнит, как в десять лет кубарем катилась по склону за домом Джастин – безбожно пьяная и в полном восторге от происходящего. Она помнит, как Джастин держала ее волосы, когда она блевала, и как они заходились истерическим смехом, когда собака Джастин Даффи – милейший и тупейший бигль из всех, что Клаудии доводилось видеть, – начисто вылизала всю лужу.
Они делали все, что хотели и когда хотели, а тот факт, что при этом не был нарушен ни один закон и никто не получил никаких увечий, было по большей части чистым везением. У матери Джастин было еще четверо детей, чтобы отчитывать, а мать Клаудии постоянно работала. Чаще всего она возвращалась с работы – вымотанная и злая, с больными коленями и поясницей – и тут же растягивалась на диване перед телевизором, принимаясь жаловаться, кашлять и курить.
То была поздняя версия Деб. Оглядываясь назад, Клаудия могла вызвать в памяти более раннюю ее итерацию – молодую Деб в джинсовых шортах и топе, с длинными волосами, забранными в высокий хвост, моющую свой «Шевелл» из садового шланга. Деб, пылесосящую трейлер под ревущий по радио психоделический рок или красящую ногти Клаудии и Джастин в радужные оттенки под цвет своих собственных. Когда после похорон Клаудия разбирала коробку всякого хлама из трейлера – чеки, просроченные купоны, старые моментальные лотерейки, – она нашла фотографию той Деб. На ней ее мать, молодая и невероятно стройная, лежала на фольгированной подстилке в фиолетовом купальнике, а на ее раскрасневшейся на солнце розовой коже блестело детское масло.
В этом снимке поражало все. То, что его вообще кто-то