Улица милосердия. Дженнифер Хей
походы по магазинам, и ноги, скорее всего, росли именно оттуда.
Но лето в Мэне было изумительное: многочисленные муниципальные парки, тянувшиеся на сотню километров вдоль побережья, были открыты для всех и при этом божественно пусты. В понимании ее матери райский отдых заключался в том, чтобы зажариваться до хруста на берегу искусственного озера, пока Клаудия кругами тягала приемышей на водяном матрасе. У нее остались очень яркие воспоминания о тех днях, но ни одной фотографии. Несколько лет Деб неуклонно увеличивалась в размере, и к тому моменту ее неловкость перед камерой переросла в оголтелый неприкрытый ужас.
Она всегда была адептом диет, за углеводными срывами всегда следовали дни искупления на черном кофе, твороге и коктейлях для похудения. Ребенком Клаудия радостно приспосабливалась к такому режиму: это было что-то вроде их совместного досуга – общее занятие матери и дочери. Каждое утро они взвешивались и записывали свои результаты на листке бумаги на холодильнике.
59 КГ
23 КГ
После Гэри Кейна все диеты кончились. Покупка продуктов стала еженедельным праздником, торжественным ритуалом, как хэллоуинская охота за сладостями. Рацион Деб и ее детей состоял из огромных семейных пачек кукурузных чипсов, печенья с шоколадной крошкой и искусственных взбитых сливок, поедаемых прямиком из морозилки. Они питались так, как питался бы любой ребенок, если бы в мире не существовало взрослых.
Мать Клаудии становилась все больше, пока однажды, наконец, не стала большой. Ее психотерапевт не смогла избежать некоторых предположений: как только Деб располнела, исчезли ухажеры, трущиеся вокруг трейлера. Как только Деб располнела, они обе оказались в безопасности.
Тогда Клаудия этого не понимала. Как и большинство подростков, ее заботила только ее собственная персона. В четырнадцать, в пятнадцать лет она испытывала перманентное чувство стыда и была просто парализована собственной неуверенностью в себе. А наличие внезапно растолстевшей матери делало все только хуже (это не добавляет ей очков). И решающим фактором здесь было то, что набор веса ее матери совпал с периодом ее собственного полового созревания, опытом и без того травматичным во всех смыслах. (Клаудия поздно расцвела – эту фразу нужно запретить на законодательном уровне, – и процесс цветения не доставлял ей ни малейшего удовольствия.) По мере увеличения матери в объемах ее собственная набухающая грудь казалась ей зловещим предвестием неминуемого будущего.
В шестнадцать она перестала есть. Поначалу неосознанно: она была так занята процессом закидывания пищи в приемышей, что забывала поесть сама. Позже она начала делать это сознательно. Она обнаружила, что ей нравится чувство голода, нравилась необычная энергия, которую оно давало, ощущение ясной головы и полного контроля. Она могла есть все, что захочет и когда захочет. В отличие от всей остальной ее жизни, здесь выбор был исключительно за ней.
Клаудия ела все,