Зимний сад. Кристин Ханна

      Нина глубоко вдохнула и вошла в палату. Кроме гула приборов, не было слышно ни звука.

      Еле сдерживая слезы, она медленно подошла к отцу. Казалось, будто его, взрослого мужчину, уменьшили и положили в детскую кроватку.

      – Нина, – сказал отец неузнаваемым голосом, осипшим и слабым. Лицо его поражало неестественной бледностью.

      Она изобразила улыбку, надеясь, что он сочтет ее искренней. Папе всегда было важно, чтобы люди радовались и смеялись, и она не хотела ранить его своей болью.

      – Привет, папочка. – Она уже много лет не звала его так, и сейчас это обращение из детства вырвалось неожиданно для нее самой.

      Он понял это – понял и улыбнулся. Но это была блеклая, слабая тень его прежней улыбки. Нина наклонилась и вытерла с его губ каплю слюны.

      – Я люблю тебя, папочка.

      Тяжело дыша, он сказал:

      – Я хочу… домой.

      Ей пришлось нагнуться еще ниже, чтобы расслышать его шепот.

      – Тебе нельзя домой, пап. Здесь о тебе заботятся врачи.

      Он крепко сжал ее руку и произнес:

      – Умереть дома.

      Нина не смогла сдержать слезы. Они потекли по щекам, закапали на белый пододеяльник, оставляя темные пятна, похожие на лепестки.

      – Тише…

      Он смотрел на нее, по-прежнему тяжело дыша. Она видела, как померк его взгляд и как ослабла в отце воля к жизни, и это ранило ее даже больше тех страшных слов.

      – Будет нелегко, – сказала она. – Сам знаешь, как Мередит любит следовать правилам. Она захочет, чтобы ты оставался в больнице.

      Он грустно улыбнулся, пустив слюну, и ее пронзила боль.

      – Ты не любишь… когда легко.

      – Точно, – тихо сказала она, с горечью осознавая, что больше никто не сможет понять ее так хорошо, как он.

      Он закрыл глаза и медленно выдохнул. На секунду Нина решила, что потеряла его, что он внезапно угас во тьме, но приборы продолжали гудеть. Значит, он еще дышит.

      Она рухнула на стул возле кровати, догадавшись, почему он обратился с просьбой именно к ней. Вывезти его домой против воли врачей могла бы и мать, но Мередит никогда бы ей этого не простила. Папа всю жизнь старался пробудить несуществующую любовь между дочками и женой и даже теперь не готов был сдаваться. Ему оставалось только рассказать ей о своем желании и надеяться, что она сможет помочь. Нина вспомнила, как часто он звал ее «моя бунтарка», «мой чертенок», как гордился ее решимостью всегда идти в атаку.

      Конечно, она выполнит его просьбу – возможно, последнюю в его жизни.