Спой мне о забытом. Джессика С. Олсон
вытираю потные ладони об юбки и поворачиваюсь к Сирилу, пытаясь изгнать из памяти широко распахнутые от ужаса глаза Амаду.
Сирил сияет.
– У тебя получилось, – шепчет он, хлопает разок в ладоши, а потом в два стремительных шага длинных тонких ног подходит ко мне и заключает в крушащее ребра объятие. – Я не сомневался, что получится.
Я обмякаю в его руках, вдруг осознав, как ослабела, потратив столько сил.
– Получилось, – слышу я собственный голос.
– Получилось, chérie[10]. – Он отстраняется, чтобы всмотреться мне в лицо. – Гениальная девочка! Я знал, что ты готова к большему.
Я не могу удержать улыбку, и она ширится и ширится, а тепло окутывает все тело до кончиков пальцев.
Из-под стола Сирила доносится хныканье. Я оборачиваюсь на звук. Нужно бы сильнее винить себя за такое потрясение, нанесенное ребенку, но я так счастлива, что Сирил гордится мной, так довольна собой, что практически не слышу всхлипов.
– Сходи-ка попроси его снова спеть, чтобы ты могла все поправить. – Сирил выпускает меня. – А пока будешь заниматься этим, сотри заодно воспоминание о себе. Он, может, и ребенок, но нам незачем рисковать, что он кому-нибудь о тебе расскажет.
Кивнув, я огибаю стол и приседаю.
– Амаду?
Он выглядывает между пальцев и еще сильнее съеживается в тени под столом.
– Все хорошо. – Я подбираю с пола упавший багет. – Хочешь еще хлебушка?
– Тот человек еще тут? – Амаду в испуге отползает от меня.
– Нет, – говорю я малышу. – Ушел.
Он моргает круглыми влажными глазами, и я киваю на хлеб.
– Не бойся, я не дам тебя в обиду. Все будет хорошо.
Амаду сглатывает и обдумывает мои слова. Проходит какое-то время, но наконец он берет из моей протянутой руки багет и со всхлипами облегчения залезает мне на колени, чтобы обнять за шею и спрятать лицо у меня на груди.
Я похлопываю его по спине, не очень-то представляя, что еще делать.
Слезы пропитывают мое платье, и в меня вгрызается вина.
Что я сотворила с этим бедным малышом?
В горле встает комок, и я крепче обнимаю маленькое тельце Амаду, прижимаясь щекой к его волосам.
– Все хорошо, – шепчу я. – Никто тебя не обидит.
Всхлипы продолжают сотрясать его, так что я делаю единственное, что приходит в голову.
Запеваю.
Я знаю только одну колыбельную – ту, которой Эмерик научил меня вчера, так что ее я и пою практически шепотом, нежно распутывая пальцами колтуны в его волосах.
Через стол я встречаюсь глазами с Сирилом. Он кивает, чтобы я продолжала.
Когда всхлипы мальчика наконец начинают затихать, я отстраняюсь, чтобы вытереть большим пальцем его щеки.
– Ну вот, уже лучше. Бояться нечего.
– Это был злой фандуар? – спрашивает мальчик, и нижняя губа у него дрожит. – Тот, который крадет эликсир?
Я качаю головой.
– Нет. Вряд ли злой фандуар до тебя добрался.
Милая (