Пентаграммы. Аркадий Застырец

      Пляшет шут на канате – на шее сидит обезьяна,

      Пляшет шут и поёт, растянув намалёванный рот,

      И хохочут в толпе, и кричат, балагуря вполпьяна,

      А со лба у шута по щекам и за шиворот пот

      Льёт и льёт, будто шут – рудокоп, размахнувшийся в штреке,

      Иль степенный кузнец, из огня распластавший булат.

      Он получит свой хлеб и сомкнёт потемневшие веки,

      Но приснится шуту не Небесное Царствие –  Ад!

      Здесь припомнят ему ремесло оголтелые черти,

      Станут в темя лупить, как на ярмарке бьют в барабан,

      Вставят в задницу и – через челюсти вытащат вертел,

      И на части разъяв, соберут из костей балаган.

      Он во сне заорёт и откроет глаза до рассвета,

      Слёзы вытрет ладонью и залпом – бутылку вина,

      Перекрестится раз, пробормочет четыре куплета —

      И ударится лбом в переплёт слюдяного окна!

      И на площади в полдень он снова штаны потеряет,

      Тощим низом блестя, всуе Бога помянет и Мать

      И пойдет сквозь толпу на руках, про себя повторяя:

      – Ничего, ничего. Кто-то должен за них пострадать…

      За грядой гремящих льдин

      Продуваемого взгорья

      Снится радужный сатин

      Итальянского приморья,

      Где скрывает восемь лун

      Апельсиновая зелень,

      Черепаховый валун

      Изумительно бесцелен,

      И не в куколе без слов,

      А богатый жадной речью,

      Сдвинул шапочку овечью

      Автор адовых кругов…

      Если полночь – он астролог,

      Если день – минералог,

      Точно год разлуки, долог,

      В точном слоге царь и бог!

      Обладатель дорогой

      Тетивы звенящих связок,

      Мира целого изгой,

      Как ведьмак из страшных сказок.

      На сожжённом луною портрете

      До сих пор не погасли глаза,

      Как не гаснет в кольце бирюза…

      Боже правый, несчастные дети!

      Это было последней весной

      Накануне кровавой эпохи,

      И дела были плохи, ох, плохи!

      Звёзды снова грозили войной.

      В Петербурге уже забродили,

      Закружили кошмарные сны,

      Но на дачу детей вывозили,

      Как всегда – на грибы да блины.

      Вдруг отец по пути на Финляндский

      В эту комнату всех поманил —

      И осклабился Войно-Оранский

      И про птичку сказать не забыл.

      И застыли в магическом свете

      Подбородком, лицом и плечом —

      Боже правый! – несчастные дети

      С гимнастическим белым мячом.

      У волка голодный жонглёр на примете…

      Зима. Что до лично меня —

      Я слышу, как дышат спокойные дети

      Игрушечным воздухом дня.

      В окрестностях нету